Возлюби ближнего! - [114]
«А вдруг он плакать начнет или угрожать, — размышлял Гландырин. — А может и просто ударить. Да и общественность на его стороне будет. А на мне и отыграются, — аморалку пришьют, нравственные устои, скажут, расшатал, семейную жизнь своего сослуживца разрушил».
Боязнь ответственности и могущего возникнуть на этой почве скандала настолько омрачила Гландырина, что он стал даже подумывать о перемене места работы. А тут еще все бо́льшие и бо́льшие неприятности доставляла ему супруга. Она быстро поменяла его и свою комнату на отдельную квартиру в отдаленном от центра, но близком к ее учреждению районе.
Теперь Леониду Семеновичу, чтобы добраться на работу, приходилось вставать чуть ли не в шесть часов утра…
С Перелешиным он редко, но все-таки встречался в длинном учрежденческом коридоре. Чтобы избежать опасных разговоров, он ограничивался поклоном или выкрикивал «привет».
Бывший муж его жены тоже выкрикивал «привет, привет» и, не останавливаясь, бодро пробегал мимо Гландырина. То ли он делал вид, что ничего не произошло, то ли в действительности устоял перед ударом судьбы, но Гландырин, глядя на его улыбающееся лицо и легкую походку, начинал ощущать, как снова на него накатывает мощная штормовая волна зависти.
Все начинало повторяться, с той лишь разницей, что раньше он завидовал Перелешину потому, что тот женат, а теперь потому, что он избавился от своей жены.
И все-таки разговор, который так страшил Гландырина, в конце концов состоялся.
В тот самый день, когда после доброго десятка скандалов и истерик, которые закатывала ему «поющая красавица», Гландырин, подыскав другую работу, оформлял перевод, его остановил Перелешин и тихо сказал:
— Уходите от нас, Леонид Семенович? Жаль, жаль… Десять лет проработали, а тут вдруг, ни с того ни с сего… И стаж прерывается, и вообще непонятно, как это вы, человек рационального образа жизни, на такой легкомысленный шаг решились?
Гландырин хотел было сослаться на новое местожительство, но вдруг, потеряв самообладание, почувствовал такую горькую досаду, что добрых три минуты не мог вообще произнести ни слова, чем, видно, напугал «счастливчика».
— Садитесь… Вот стул…
К этому времени Гландырин обрел дар речи.
— Ничего… прошло, — сказал Леонид Семенович. — Не скрою, удивлен вашим сочувствием, — добавил он, иронически скривив губы. — Сказать по правде, это вы во всем виноваты. Радоваться должны, что от такой женщины избавились… А я вот по своей неосторожности, опрометчивости своей эту тяжелую ношу на свои плечи возложил. И как только вы с ней столько лет жили?
— Какая уж тут была жизнь! — морщась, ответил Перелешин. — Мучение одно. Первые полгода еще кое-как терпел, а потом развода потребовал… И площадь ей для обмена выделил. Только она ни в какую. Так и быть, заявила, будем жить на разных половинах, а комнату я поменяю только тогда, когда устрою свою жизнь. Тогда и согласие на развод получишь… Вот я и мучился.
Гландырин почувствовал, что ноги его подкашиваются, и хлопнулся всей своей тяжестью на подставленный Перелешиным стул.
— Так зачем же вы всем свою семейную жизнь в розовом цвете представляли?
— Ну, не всем, положим, а только вам одному, — признался Перелешин.
— Мне одному?
— Точно так, — кивнул головой Перелешин и уже извиняющимся тоном добавил: — Нехорошо это с моей стороны, сам понимаю, но вы и меня понять должны. Я ведь тоже свою личную жизнь переналадить стремился. А тут вы подвернулись. Уж не помню, кто-то из нашего отдела меня и надоумил. Ты, говорит, сам свое счастье ковать должен. Иначе твоя супруга никогда от тебя не уйдет… Такой, как она, самотеком нынче замуж не выйти. Вот ты и посватай ее… А в качестве подходящего жениха мне все сослуживцы вашу кандидатуру предложили. Он, говорят, Гландырин, — человек неустроенный, успехом у женщин не избалован, но зато дюже завистливый… Он от зависти даже жениться может…
— Ну, знаете, — развел руками Гландырин, — подобной подлости я от вас никак не ожидал. Это же нечестно, это же преднамеренный обман… Я все ваши слова за чистую монету принимал!
— А завидовать людям и разбивать их жизнь, по-вашему, честно? — уже сердито ответил Перелешин. — И действовать в обход, чтобы исподтишка перетянуть у счастливца его супругу, — это по-товарищески?
Гландырин встал со стула, провел рукавом пиджака по вспотевшему лбу.
— Что же тут нечестного? — удивленно спросил он. — Жен и при капитализме отбивали, и теперь отбивают… Меня стыдить не за что… А вот вас за очковтирательство и обман по линии профсоюза привлечь можно. Будьте уверены! Я этого дела так не оставлю. Я вам блаженствовать не позволю, молодой человек!
Гландырин сделал два шага, но, видимо, вспомнив, что еще не все сказал, вернулся и, жарко дыша в лицо «счастливчика», угрожающе произнес:
— Ты у меня, негодяй, еще хватишь горя! Слышишь?
— Слышу, — пробормотал Перелешин и попятился к двери.
ОДАРЕНЫШ
Маленькая повесть на большую неприятную тему
В субботу Анну Николаевну Кудлахову вызвали в школу, где учится ее десятилетний сын Лешка.
Еще каких-нибудь три месяца назад по всем школьным делам ходил третий, незарегистрированный супруг Кудлаховой — Семен Дмитриевич Брючкарев. С первого дня появления Брючкарева мать приказала называть его «папулей», видимо в отличие от первого мужа, прозванного «папаха». Что касается мужа номер два, то это был человек на редкость высокомерный. Во избежание фамильярности он требовал, чтобы даже в семейной обстановке жена и ее малолетний сынишка обращались к нему строго официально по имени-отчеству: Электрон Афанасьевич.
