Возле вождей - [204]

А Илюшку, сына моего, она за язык не любила. Она, например, мою собаку, маленького тойтерьерчика, поила водкой. Я всегда обижалась. А она: «Ой, Нин, смотри зато, как интересно они ходят, пьяные — не только люди, но и собаки». А Илюшка однажды не выдержал: «Галина Леонидовна, вы вот нашу поите, а свою не трогаете». Она: «Я сейчас и свою… Жуля, иди сюда, Жулечка, давай выпьем с тобой шампанского…» Она всегда собаку за стол сажала и ела из одной с ней тарелки — я потом долго посуду отмывала…

А «покупку» Буряцэ она даже от меня в тайне держала. Но как-то проболталась: «Сука Косая, ведь взяла с меня пять тысяч за Бориса. Да еще хотела кольцо присвоить. Но я из-за этого кольца заставила Юру надеть форму генеральскую, мы пошли и все забрали…»

Она его, Бориса, завела, пока я отлучилась в Германию. Оставила ее на Милу Башкову: «Мила, береги ее, не выпускай никуда, не доводи до скандала». Если честно, я жалела Леонида Ильича. Он был красивый, добрый. Я дала ему кличку Леня-миролюбец. Все им пользовались, от Громыки до Гали. При мне с Галей никаких ЧП не случалось. Она всегда говорила: «Ты — нужный человек, ты не пьешь. Кто-то один должен не пить». В ней все-таки были элементы очарования. Когда она трезвела, сама признавалась: «Мне б месяц не попить, знаешь, какая я б стала красавица!»

Но мне нужно было съездить в Германию с мужем-консулом. У меня же в доме есть было нечего! У мужа зарплата в МИДе 225 рэ плюс 20 процентов за два языка Она об этом не думала, а мне по 10 бутылок коньяку каждый день на стол приходилось ставить. Марис, например, мог ложками икру есть, а все думали, что она принесла Марис Лиепа ведь был практически ее мужем пять лет. Папа не разрешил за него выйти. Она вот о нем ничего в «Столице» не говорит. Потому что его она все-таки любила сделала «заслуженным».

Она многое решала Могла человека посадить. Или — на пенсию отправить. Как, например, Колю Бандуро, ночного секретаря Леонида Ильича Коля попросил у Гали поездку за границу, съездил, а привез ей хреновые искусственные жемчужины. Она и сказала «Жадность фрайера сгубила», — и сделала В Германии я и услышала, что к ней прилепился какой-то цыган. Что в моем доме они стали какие-то деньги брать, валютные дела крутить. Бросила я мужа в Лейпциге — лечу назад.

Борис этот изображал из себя певца «У меня бриллиант в голосе». Она-то так не считала «Никакой не бриллиант, козлетон в голосе. Зато извращенец». То есть как мужик он ее удовлетворял отменно. Она свое кредо выражала недвусмысленно: «На мой век дураков хватит. За мои-то деньги! — даже в сто лет мальчики будут…» Мужики, и правда, в очереди стояли.

А Борис между тем предлагал мне, чтобы я ему Галю продала «Нина Васильевна, хоть вы и подруга, но я вижу — вы голы как соколы. Для вас даже стол накрыть — проблема. Помогите мне в работе с Галей, и вы будете как сыр в масле кататься. Со мной вы сможете иметь тысячу рублей в день…»

Она же не дура — она его баловала, но — в меру. А он надеялся с моей помощью подкопаться к ней поглубже, чтобы попасть в хранилище ценностей — в Эрмитаж, в Алмазный фонд… Но он ошибся во мне — я никому не продавалась.

Мне до чертиков надоело хлебать это дерьмо. Я выгнала ее из дома Всем я говорила, что поссорились мы из-за занавесок. Она при гостях меня упрекнула за дешевые занавески. Конечно, она нарочно это сделала, чтоб те хоть чем-нибудь отблагодарили хозяйку. А то ведь они уходили, а мне приносили счета телефонные на две-три тысячи в те времена!

Но я просто устала. Больше всего от страха перед Юрой. Я к нему очень хорошо относилась. Он сперва и водки-то не пил — только молоко, кефир. Потом она его заставила, он и пил — все ее боялись. Вот я ее ослушалась — и по сей день не живу нормально…

Мне стыдно было смотреть Юре в глаза. Он ее ко мне привозит, сам — по делам… А у нас устраиваются сцены сексуальные — она еще любила их показать. Позовет — и ты заходишь. А у меня муж — инвалид войны II группы, и все гости сидят и слышат ее крики, стоны. Коллег-дипломатов мы даже в дом не пускали. Пустили одного Романова, он хотел послом уехать в Лондон. «Мы, — говорим ему, — поможем, только возьмите нас с собой». Но она же меня не выпускала за границу — лишь на минуточку, туда и обратно, чтобы с голоду не умереть.

Ей самой нельзя было «светиться». Я ей квартиру однажды пробовала снять — на свое имя. В доме возле американского посольства. Для встреч с Юрой, чтобы он на ней женился. Так стоило ей появиться в золотых туфельках, в необыкновенном длинном платье — ее сразу же заприметили консьержки. И тут же доложили… А когда она, пьяная, из окошка бросила елку на Новый год — стали тормошить хозяйку, которая сдала квартиру жене дипломата…

— Как же, обошлось?

— Для нее всегда кто-то другой таскал из огня каштаны… Поэтому я смеялась, когда читала где-то, будто она сегодня с сеточкой за водкой ходит. У нее более чем достаточно средств…

— А вам это откуда знать?

— Была ночь накануне описи — когда имущество в ее квартире описывали. Она все припрятала вместе с этим Власовым. Он все перетаскивал с этажа на этаж к дочери — бриллианты, серебро, золото, а теперь она специально все льет на него. Я его всегда презирала, но если сказать честно — он прав. Он хотел получить плату за свои многолетние услуги, ибо в отсутствие Юры служил ей рабом: возил продукты, водку, чинил отопление на даче, устраивал ее нового любовника в общежитие на работу. Власов действительно себе урвал, но Юрка здесь ни при чем.