Возле вождей - [203]

А разыскиваемый журналист тем временем находится в умело спрятанной советской психушке… Двух липовых бумажек оказалось достаточно, чтобы упрятать в спецбольницу МВД СССР одного из лучших журналистов страны, любимца самого Брежнева. В психушке журналиста залечили, сделали наркоманом, и поставить его на ноги могла лишь пограничная ситуация, мобилизация всех чувств. Ему на помощь приходит племянница Генерального прокурора СССР Оля, которая знала, что под наркозом секс потрясающ. «Она одна вошла в палату к психически заключенному человеку, и затем через каждые полчаса они требовали еду, коньяк, чистые простыни и сигареты…»

Авторам отказать в желании правдивого описания событий нельзя. Ибо именно при Ю. В. Андропове практиковались принудительные лечения инакомыслящих в спецбольницах.

А вот какими воспоминаниями делилась в свое время о Галине Леонидовне ее лучшая подруга, жена дипломата, Нина Васильевна Ференц:

«Мой папа был работник КГБ, исключительной честности человек. Потом, когда Людмила Вучетич меня спрашивала: «Нина, как ты могла сохранить такую чистоту в этом клане?» — я отвечала: «Это папа мне ее вбивал — и ремнем, и примером…» Мы в Сочи жили… Замуж я вышла в 1955 году за Виталия Николаевича Ференца. Была вроде как женой дипломата, а оказалась служанкой Гали Брежневой. Много лет я бесплатно на нее ишачила. Держала дом, где она встречалась со своими любовниками. Она в моей квартире их принимала. Я, правда, тоже, быть может, преследовала какую-то цель — я наблюдала ее. Потому что такой тип человека я не встречала нигде, ни в литературе, ни в театре, ни в кино. То была квинтэссенция эгоцентризма!

В Сочи мы и познакомились… Красотка! Я в нее влюбилась с первого взгляда. Очаровательная физиономия, вот такой торс, талия, бедер не было, ноги скаковой лошади. Всегда — на высоченных каблуках. Как-то на приеме ее увидел Фидель Кастро: «Боже, какие ноги нервные! Чьи это?..»

Я на нее залюбовалась. Подхожу: «Вижу, вы не сочинская. Откуда вы?» — «А я из цирка». Она уже была замужем за Милаевым, моталась с ним по гостиничным номерам. Она бежала «домой» как угорелая и варила ему на крохотной плиточке супчик. Она ведь против воли родителей за него вышла. Но это был первый человек, который подарил Леониду Ильичу заграничную машину.

У нее случались элементы показухи. Скажем, приходят ко мне новые гости. Галя же должна показать, что она дочь царя, — она тут же зажигалку дарит, а это тогда был дорогой подарок.

Но если человек в ней нуждался, даром она ничего не сделает. Она платила только тем, кто от нее требовал — «баш на баш». Она вот ненавидела Щелоковых, но им она помогала. Щедро одаривала маникюршу, педикюршу — тех, кто обслуживал ее тело. Она всех рассматривала с точки зрения пользы. Если же на нее работал просто хороший, порядочный человек — она считала, так и должно быть. А потом, уже после «падения», она упрекала меня: «Ты не смогла меня обворовать! Твой муж даже министром не стал при мне!»

Мы все на нее торговали. Она завезет кучу барахла: шуба, картины, а мне надо еще к вечеру котлет накрутить, ее встретить, гостей принять. Мы на нее, как фабрика, работали. Шмотки были ее хобби. У нее гардероб был — от той стенки до вот этой, весь забит. Она и Юру Чурбанова приучала. Юра был нормальный мужик, ему было надо пять рубашек — она ему покупала двадцать пять. Да еще упрекала в том, что она его одевает. Юра вообще несчастный человек! Вы знаете, когда прочитала его интервью в «Независимой газете» — «Я расскажу все, как было», — я расплакалась! Мне говорят: «Нина, ну нельзя так реагировать!» А я нервная с ними стала, я просто рыдала: «Раздавили, испоганили, уничтожили, посадили человека — а он теперь слова против нее сказать боится, пишет, какая она хорошая жена…» Она его посадила! Во-первых, нужен был козел отпущения — за общие грехи. Во-вторых, она ему не могла простить Бориса Буряцэ — она считала, что его убрал Юра. Он, Борис, за цыгана себя выдавал, а был евреем и общался с теми, которые уезжали. Скупал у них добро, которое нельзя было вывезти…

А откуда сам он (Борис Буряцэ) возник? Галя его купила. У Инки Косой. Певица была такая в парке Горького. Буряцэ дружил с этой Инкой, был простым мальчишкой. Галина всегда страсть питала к молодым, единственный пожилой у нее промелькнул Милаев, а остальные — моложе на 18, 20, 30 лет… У Бориса была смазливая мордашка, но круглая, рыхлая. Я бы, например, на него внимания не обратила. Но ей он чем-то нравился, видно, еще и тем, что в то время был любовником Инки. Ей и захотелось… Она плавала, купалась в интрижках. Она говорила мужу моему: «Виталик, все хорошо у нас с Нинкой, один недостаток — она не ревнует меня к тебе… Но зато мы с тобой как два парня. Правда, моя лапонька? Давай поцелуемся… Но Нинку люблю, — добавила, — за то, что ей никто не нужен — она же недое….я сука…»

Во мне все вскипит, но я привыкла к ее «царской» речи. Она свободно изъяснялась, могла моему пятилетнему сыну сказать: «Иди сюда, пи…к». Он подходит и говорит: «Галина Леонидовна, у вас новое выражательство». Она могла голая по квартире бегать — без стыда, без совести, — что перед младенцами, что перед столетними стариками…