Возле вождей - [2]

Зачем отпускать своего журналиста, неоднократно прославлявшего деяния соответствующих служб в газетах и журналах?

Но Волков настаивал:

— Не хочет он служить. Грозит застрелиться.

— Почему?

— Потому что многие его сослуживцы ходят уже в полковниках, а он все еще в капитанах.

— Так выдвиньте на майора.

— Он уже не хочет. Говорит, хватит с меня. Просит отпустить. И я поддерживаю его просьбу. Ибо взвинчен он и действительно может сотворить непредвиденное. Я его знаю.

— Ничего он не совершит, — упорствовал Чекалов. — Отберите у него оружие. Пусть несет службу безоружным.

— Но?..

— Никаких «но». Исполняйте…

Обеспечивать безопасность членов Политбюро безоружным мне до того не случалось. Да и как ее обеспечить, если, скажем, террорист попрет на охраняемого не с пистолетом даже, а с ножом. Что станешь предпринимать? Кричать: «Мать твою перематъ, не смей!» Или: «Ты что это вздумал, негодник эдакий? Чем тебе не понравился такой красивый, такой пригожий Леонид Ильич?..»

Потому на пятый или шестой день я, безоружный, провожающий во Внуково II в очередное турне Генсека, подошел к председателю КГБ В. Е. Семичастному и в упор спросил:

— Владимир Ефимович, сможет ли безоружный сотрудник обеспечить безопасность охраняемого?

— В каком смысле безоружный? — поинтересовался начальник ведомства государственной безопасности.

— В прямом. Меня по указанию Владимира Яковлевича Чекалова лишили права ношения личного оружия и на службу посылают безоружным.

— Вы что, разыгрываете меня? — удивился Семичастный.

— Как можно? Наведите справки. Моя фамилия Красиков. Капитан Красиков.

По возвращении с задания нас с Волковым срочно вызвали к Чекалову.

— Не унимаешься, мать твою. Уймем! Не могу я тебя уволить. Есть приказ председателя лиц с высшим образованием не увольнять.

— Побойтесь Бога, Владимир Яковлевич! Какой вам от меня прок. Я с высшим образованием работу себе найду. А человек без образования ни работы на гражданке не найдет, ни семьи не сможет содержать. Мало ли какие приказы начальство отдает. Армия и органы сокращаются на одну треть, и что же, среди нескольких миллионов сокращенных не найдется ни одного человека с высшим образованием?

— Считай, уговорил. Завтра же позвоню в ЦВЭК (Центральную врачебно-экспертную комиссию) на предмет увольнения тебя из органов.

— Позвоните сейчас.

— Не веришь, что ли? Сказал, завтра.

— Позвоните сегодня, — канючу я.

— Сегодня так сегодня. — Снизошел генерал. Снимает трубку и говорит начальнику ЦВЭК: — На этой неделе к вам на обследование придет наш сотрудник — капитан Красиков Сергей Павлович, проверьте состояние его здоровья на предмет увольнения.

— Спасибо, товарищ генерал, — говорю я.

— Рано благодаришь, — взрывается Чекалов. — Если врачи не найдут причин для отчисления из армии, будешь вкалывать у меня, как медный котелок.

О, удивительная военная речь! Всем известно, что медный котелок никак вкалывать не может. Вкалывать может иголка, шило, пешня, кирка, лом, наконец. Но я уже был на седьмом небе, ибо знал: раз позвонил в ЦВЭК сам начальник управления и попросил медиков осмотреть служивого как перед увольнением, то ясно, что делается это неспроста, и врачи из кожи вон вылезут, но найдут причины для увольнения пациента именно по состоянию здоровья.

Почему же уходил я из столь престижного ведомства по собственному желанию? Потому что ежечасно, ежедневно сталкивался с фальшью сильных мира сего. На словах они за социальное равенство всех на земле, а на деле и не помышляли ни о каком равенстве.

Мои родители и младшие братья как были, так и оставались низко оплачиваемыми чернорабочими. Я с семьей из трех человек жил в одиннадцатиметровой комнате, потом — в четырнадцатиметровой и, наконец, получил отдельную полуторакомнатную квартиру, размером в двадцать три квадратных метра, окнами выходящую на Молодогвардейскую улицу. Дом был возведен из железобетонных блоков, и на каждое появление на трассе тяжелой грузовой автомашины начинал подвывать ей всеми железными фибрами чуть ли не за километр до подхода к дому, и продолжал подвывать на таком же расстоянии при прощании, столь трогательно и заунывно, что впору было на стену лезть или бежать из дома от вредного шума.

У начальства, разумеется, квартиры были в кирпичных, звуконепроницаемых домах, гораздо большего метража и самых современных удобств.

…Врачи ЦВЭКа не без оснований обнаружили у меня достаточно заболеваний, чтобы без особых проволочек комиссовать из армии. Без телефонного звонка начальника Девятки они, может, и сделали бы то же самое, но только со значительной задержкой.

При работе в Кремле, как уже выше говорилось, мною велись осторожные дневниковые записи. При моем уходе на пенсию наша семья распалась, и я стал жить вдвоем с мамой на одну скудную пенсию, исчисляемую ста семью рублями. Мама пенсии не получала, так как необходимых документов для оформления пенсии в свое время не собрала, а при «укрупнении» Хрущевым колхозов совсем не знала, где их теперь найти. Потому жила со мной, на средства мои и моих братьев, которые педантично высылали ей кое-какие деньги на прожитье.

Кстати сказать, на руках у мамы имелась справка о добровольной сдаче ею в двадцатых годах в коммуну двух коров, двенадцати овец и двух коней с телегами, плугами и боронами, оцененных по тем временам в достаточно круглую сумму. В справке значилось, что подательнице сего документа государство по первому требованию с индексацией по последним ценам обязано деньги за сданное имущество выплатить, но «забыли» указать, какие ведомства обязаны это сделать. Зато мама по случаю и без случая уверяла соседей, что она человек вполне обеспеченный, так как даже на проценты с причитаемой ей суммы сможет безбедно существовать до конца своих дней.