Вожди белых армий - [7]

— Я ответствен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится. Будут ли ответственны министры перед Думой и Государственным Советом — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело… Общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей.

После нескольких часов убеждения Рузским император сдался, согласился поручить Родзянко составление кабинета "из лиц, пользующихся доверием всей России".

В эту же ночь пожилой Рузский развил бурную деятельность. Остановил отряд Георгиевских кавалеров, завернул уже отправленные ему в помощь с Северного фронта эшелоны. А в Ставке старался другой «дед», как ласково называли Алексеева его приближенные (символично: «Старик» — и одна из партийных кличек Ленина). Он слал телеграммы на Западный фронт: уже отправленные на Петроград части задержать, остальные — не грузить. О гвардейцах же с Юго-Западного фронта, на которых с самого начала рассчитывал император, Алексеев побеспокоился еще днем, чтобы не отправляли до "особого уведомления".

Рано утром 2 марта в дело вступил М.В.Родзянко, позвонивший Рузскому. Ему тогда было 58 лет. Сын генерала для особых поручений при шефе жандармов, богатейшего землевладельца, он, закончив Пажеский корпус, служил в кавалергардах. Выйдя в отставку, Родзянко принялся за активную думскую деятельность, был председателем Земельной комиссии, товарищем председателя парламентской фракции октябристов, став председателем IV Государственной думы, где организовывал "Прогрессивный блок".

Вот мнение о Родзянко историка, одного из лидеров партии народных социалистов В.А. Мякотина: "Человек консервативных по существу взглядов, убежденный монархист, всеми жизненными отношениями связанный с верхними слоями русского общества и не обладавший сам по себе очень широким кругозором, он нередко придавал слишком большое значение тем частным явлениям жизни, которые ему приходилось непосредственно наблюдать". Такой «монархист» и потерял голову, видя перед собой клокочущий Петроград. Но в то же время в телефонном разговоре с Рузским Родзянко стал настаивать:

— Прекратите отправку войск с фронта, иначе нельзя сдержать войска, не слушающие своих офицеров. Так как об этом Алексеев уже похлопотал, Рузский сообщил ему о согласии царя на "правительство народного доверия". Да у Родзянко (не хуже Гучкова метящего в предводители новой монархии) идеи были побойчее, он воскликнул:

— Ненависть к династии дошла до крайних пределов! Раздаются грозные требования отречения государя в пользу сына при регентстве Михаила Александровича! Он продолжил, что при исполнении требований народа, все пойдет отлично, все хотят довести войну до победного конца, армия не будет ни в чем нуждаться… Председатель Думы словно не видел намозолившие глаза петроградцам транспаранты со сплошными "Долой!" Рузского же больше всего волновало, чтобы при новой власти его друзья генералы остались в силе, он проговорил:

— Дай, конечно, Бог, чтобы ваши предположения в отношении армии сбылись, но имейте в виду, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно. Что если анархия перекинется в армию и начальники потеряют авторитет власти? Что тогда будет с родиной нашей? Какое лицемерие или глупость, когда уже второй день газеты строчили со своих страниц "Приказом номер 1"! Родзянко многозначительно указал:

— Переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех. Закончив эту историческую беседу, Рузский немедленно сообщил новости Алексееву. Тот, будто оправившийся от всех болезней, шквалом обрушил циркулярную телеграмму на командующих фронтами. Он передавал слова Родзянко о необходимости царского отречения, заключая собственными: "Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения. Необходимо спасти действующую армию от развала; продолжать до конца борьбу с внешним врагом; спасти независимость России и судьбу династии".

Главной в этой велеречивости, конечно, была первая фраза. На телеграмму дружно откликнулись командующие, которых исследователь русского Зарубежья И.Л. Солоневич в этом отношении довольно метко назвал "дырой на верхах армии". С Кавказа великий князь генерал-адъютант Николай Николаевич молитвенником сообщал, что "коленопреклоненно молит Его Величество спасти Россию и Наследника… Осенив себя крестным знаменем, передайте Ему — Ваше наследие. Другого выхода нет".

С Юго-запада бывалый паж, генерал-адъютант Брусилов уточнял такой же единственный исход, "без чего Россия пропадет".

С Запада командующий Эверт указывал: "На армию в настоящем ее составе при подавлении внутренних беспорядков рассчитывать нельзя". Тоже «верноподданнически» молил решение: "Единственно, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии". С Румынского фронта командующий Сахаров разъярился на Думу: "Разбойничья кучка людей, которая воспользовалась удобной минутой." И судорожно закончил: "Рыдая, вынужден сказать", — что отдать престол — "наиболее безболезненный выход".