Воздушный замок - [29]
Анюта молчала. Андрею сделалось не по себе от её взгляда. Такое страдание, такая боль были во взгляде, а ещё такая нежность, такая любовь… «Да за что же она меня так любит? — странненькая какая-то мелькнула мыслишка. — Зачем, дурочка, рассказывает мне про это? Неужели она не понимает…»
Анюта ждала, и Андрей прекрасно понимал, чего она ждёт.
Андрей закрыл глаза, попытался вызвать в памяти образ прежней — грациозной, золотоглазой, яблонево-яблочной — Анюты и… не смог. Той Анюты как будто уже не существовало. Нынешняя же, глядящая на него с мольбой, была… чужая! Это произошло так быстро, а главное, так окончательно, что Андрею даже сделалось стыдно. Точнее, не стыдно, а неудобно, он чувствовал себя вынужденным быть с Анютой невежливым. Как же объяснить ей, что не в Сёмке, не в Сёмке дело, а… в ней? «Я придумал её! — Андрей удивлённо вглядывался в новые, незнакомые черты. — Я придумал её, как и многое другое. Чего ей от меня надо! Неужели она не понимает, что я свободен, совершенно свободен от… всего… а уж тем более от… неё».
Анюта ждала из последних сил.
Андрей понял: не сможет он её обнять, произнести слова, которые она ждёт. О, какой лишней, чужой стала вдруг Анюта в его мире: в комнате среди старых книг и высоких шкафов, на даче под потолком-окном, на лужайке, где он рисовал акварели, в автомобиле, летящем во времени и пространстве… Какой спокойной чистотой, какой свободой веяло от его жизни, и как могло всё измениться, вторгнись туда Анюта со своей… Андрей долго колебался, подбирая определение, и, наконец, разъярившись, подобрал — грязью! Андрей почувствовал себя оскорблённым. Это его, его (а ведь он был готов ради неё на всё!) оскорбила Анюта, когда высматривала ночью прохожих на пустынной улице, когда спала… с Сёмкой, когда принимала от него проклятую коробку с шоколадом! Ведь приняла же она её сегодня! Какая она жестокая, безжалостная, эта Анюта! Как мог он доверить ей белого волка, седого старца, рисующего коршуна? Как смел с ней откровенничать! Да и вообще… любил ли он когда-нибудь Анюту? Перед ней ли стоял на коленях? Ей ли говорил, что сегодня — самый счастливый день в его жизни? А она только сегодня приняла от Сёмки коробку с шоколадом!
— Нет-нет! — Андрей отпрянул.
Анюта по-прежнему смотрела на него с мольбой. Она по-своему поняла его возглас.
— Андрюша, я сама не знаю, как это произошло… Я тогда тебя не знала! Это было до того, как мы познакомились.
— И ты… с ним…
Анюта молчала, всё ещё силясь прочитать в глазах Андрея то, чего там не было.
— Да! Да! Но тебе плевать на это! Не обманывай меня! — вдруг закричала Анюта. — Где моё платье? Я спрашиваю, где моё платье! Отвернись, не смотри на меня… пожалуйста…
— Откуда я знаю, где твоё платье?
Анюта всхлипнула.
Андрей словно очнулся. Ему показалось, он стоит по горло в ледяной воде. Вот и ещё одна ассоциация обрела жизнь. Андрей почувствовал: решать надо сейчас, немедленно, пока не поздно. Именно в эти секунды надо решать, когда Анюта натягивает мокрое платье и плачет. И главное, решать вопреки самому себе, вопреки собственной свободе, вопреки всему… Это было странно, потому что Андрею казалось, он уже всё решил. Однако мучительная несопоставимость была между его сиюминутным и… другим решением, которое как бы тоже предстояло принять и которое почему-то было связано с сиюминутным. Будто бы уже и не в Анюте дело, а в чём-то неизмеримо большем, едва ли не во всей его последующей жизни. Вот что угадывалось за этим «другим» решением. «Да что за чушь? — злился Андрей. — Ну да, я разлюбил Анюту, но я и… пожалел её, то есть поступил благородно, ведь она была готова мне отдаться! При чём же здесь моя жизнь? Что изменится? — Андрей чувствовал: протяни он руку, Анюта отплатит такой страстью, такой любовью, такой верностью… Лишь протяни руку. — Но… зачем? — спрашивал себя Андрей. — Зачем, если мне этого уже не хочется? Стать несчастным сейчас, потерять всё… чтобы остаться, сохранить… Да что сохранить? При чём здесь Анюта? Да как она связана с тем, что будет со мной? Нет! Я и так буду делать добро! Я и так буду честным человеком! Я и так буду любить людей! Я же ворвался к ним, спас от побоев этого… Сёмку… Я же не испугался. Так при чём здесь… Анюта? Какое-то другое решение? Зачем оно? Зачем?»
— Послушай, Анюта, давай разберёмся…
— Молчи! — прошептала Анюта. — Лучше… молчи!
— Нет, нам надо как-то… — шагнул к ней Андрей.
— Не подходи! — Анюта отпрыгнула в сторону. — Не приближайся, слышишь, не приближайся!
Андрей шёл следом, думая, как бы сесть за вёсла таким образом, чтобы не видеть лица Анюты. Больше всего на свете сейчас ему хотелось вернуться на дачу, встряхнуть пьяненького Володю и отправить их с сестрицей в город. В город, в город скорей! А он приедет вечером… На чём угодно. На автобусе, на электричке. Или останется на даче.
— Господи! — сказала Анюта. — Что… всё это было? Это… с нами было? Или мне кажется? Что мы делали на этом острове?
Андрей молчал, спихивая лодку в воду.
— Знаешь, почему меня не любит Бисмарк? — спросила Анюта. — Мы… как-то шли с Сёмкой по двору, а он летел за нами. Я тогда сказала Сёмке, что у нас с ним всё… Всё. Он стал кричать, что изувечит тебя, что зря я с тобой связываюсь, ну и так далее… Я сказала, проживи он, Сёмка, хоть тысячу лет, он никогда не… дотянется, не сможет стать таким, как ты, потому что вы слишком разное. А он сказал, что я тебя не знаю. Что я тебе не нужна. Он сказал, тебе никто, кроме тебя самого, не нужен. Неужели, говорит, не видишь, это же у него на лице написано! Сказал, что как только… Одним словом, сказал, что ты меня быстро бросишь. А я ответила — пусть! Как будет, так и будет! А к нему никогда не вернусь, всё! Тогда он разозлился и бросил камень в Бисмарка. Не попал, а Бисмарк обиделся. На меня почему-то обиделся… Зачем Сёмка принёс утром коробку?
Казалось бы, заурядное преступление – убийство карточной гадалки на Арбате – влечет за собой цепь событий, претендующих на то, чтобы коренным образом переиначить судьбы мира. Традиционная схема извечного противостояния добра и зла на нынешнем этапе человеческой цивилизации устарела. Что же идет ей на смену?
Это беспощадная проза для читателей и критиков, для уже привыкших к толерантной литературе, не замечающих чумной пир в башне из слоновой кости и окрест неё. «Понятие „вор“ было растворено в „гуще жизни“, присутствовало неуловимым элементом во всех кукольных образах, как в девятнадцатом, допустим, веке понятие „православный“. Новый российский мир был новым (в смысле всеобщим и всеобъемлющим) вором. Все флаги, то есть куклы, точнее, все воры в гости к нам. Потом — не с пустыми руками — от нас. А мы — к ним с тем, что осталось.
В сборник включены произведения современных писателей о первой любви.Для среднего и старшего школьного возраста.
«sВОбоДА» — попытка символического осмысления жизни поколения «последних из могикан» Советского Союза. Искрометный взгляд на российскую жизнь из глубины ее часового механизма или, если использовать язык символов этого текста, — общественно-политической канализации…«Момент обретения рая всегда (как выключатель, одновременно одну лампочку включающий, а другую — выключающий) совпадает с моментом начала изгнания из рая…» — размышляет герой книги «sВОбоДА» Вергильев. Эта формула действует одинаково для кого угодно: от дворника до президента, даже если они об этом забывают.
Ведущий мотив романа, действие которого отнесено к середине XXI века, — пагубность для судьбы конкретной личности и общества в целом запредельного торжества пиартехнологий, развенчивание «грязных» приемов работы публичных политиков и их имиджмейкеров. Автор исследует душевную болезнь «реформаторства» как одно из проявлений фундаментальных пороков современной цивилизации, когда неверные решения одного (или нескольких) людей делают несчастными, отнимают смысл существования у целых стран и народов. Роман «Реформатор» привлекает обилием новой, чрезвычайно любопытной и в основе своей не доступной для массовой аудитории информации, выбором нетрадиционных художественных средств и необычной стилистикой.
Романы «Геополитический романс» и «Одиночество вещей», вошедшие в настоящую книгу, исполнены поистине роковых страстей. В них, пожалуй, впервые в российской прозе столь ярко и художественно воплощены энергия и страсть, высвободившиеся в результате слома одной исторической эпохи и мучительного рождения новой. Главный герой «Одиночества вещей» — подросток, наделённый даром Провидения. Путешествуя по сегодняшней России, встречая самых разных людей, он оказывается в совершенно фантастических, детективных ситуациях, будь то попытка военного путча, расследование дела об убийстве или намерение построить царство Божие в отдельно взятой деревне.
Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…
По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.