Воздушный штрафбат - [121]

Бориса заинтересовал необычный шлемофон немца. Он был пошит не из сплошной кожи, а в виде сеточки с наушниками. «Действительно очень удобно, голова не потеет», — подумал Нефедов.

В многочисленных карманах, застегнутых на замки-«молнии», лежали: продуктовый аварийный НЗ[163] со сгущенным молоком в тюбиках, сублимированным хлебом, плитками шоколада; складной нож, солнцезащитные очки в бархатном футляре; складная удочка, видимо, на тот случай, если придется долго выбираться к своим и надо будет самому добывать себе пропитание; компас, охотничьи спички и прочие очень полезные в полете и при аварийной посадке вещи. Под правой рукой мертвеца находился мешочек с сульфидином. Наверное, для лечения каких-то инфекций. Хотя знакомые Нефедова с успехом применяли его для лечения триппера…

Во внутреннем кармане комбинезона за потайной застежкой находилась летная книжка пилота, которая больше напоминала расчетную. Товарищ Нефедова, который знал немецкий язык, прочитал: «2 августа 1942 «Ил-2» и в графе «выдано» — 500 марок. Всего таких записей в книжке было 32. Служил владелец летной книжки в Jagdgeschwader-3 «Udet»,[164] о чем свидетельствовала надпись на ее обложке…

* * *

Хан не собирался прощать убийцу брата своей будущей жены и начал охоту на пилота истребителя под цифрой «10». Для начала он хотел побольше узнать об этом летчике, чтобы прикончить именно его.

В люфтваффе на тот момент существовала самая передовая система сбора и обработки информации. Ни одна армия мира не могла похвастаться ничем подобным. Мобильные группы связистов ВВС двигались вместе с передовыми частями вермахта на специально оборудованных бронетранспортерах с мощными радиостанциями. Эти «уши люфтваффе» слушали все, что твориться в небе. Переговоры ведущих бой летчиков записывались на магнитофоны. Кроме того, в места предполагаемых воздушных боев обязательно направлялись хорошо оснащенные наводчики. Они могли находиться в окопах переднего края или быть заброшенными на парашюте в советский тыл. Наземные корректировщики наводили бомбардировщики на цель, вовремя предупреждали пилотов о появлении самолетов противника, указывая их численность, курс, высоту.

Со своей позиции в ветвях дерева или из высокой травы заливного луга помощники, оставаясь незаметными для советских патрулей, хорошо видели небесное поле боя и своими советами давали немецким истребителям возможность атаковать с наиболее выгодного направления, например, со стороны солнца.

Все данные с разбросанных на огромном пространстве фронта наземных подразделений поступали в аналитический центр при штабе воздушного флота. Здесь с помощью специальных машин, прототипов современных компьютеров, перерабатывалась вся всасываемая информация. С величайшим тщанием усердными клерками в военной форме создавалась картотека на советские авиаполки, а также отдельных вражеских пилотов, попавших в поле зрения наблюдателей.

По идее Хан мог получить выборку радиопереговоров и отчет на любого красного пилота, действующего в полосе 4-го воздушного флота. Но в России отлаженная немецкая машина споткнулась о совершенно неожиданное обстоятельство. Оказалось, что на подавляющем большинстве русских самолетов нет радиостанций. Следовательно, слушать и записывать на магнитную ленту было почти нечего.

Но на удачу Хана его противник был далеко не простым пилотом, а каким-то командиром. Поэтому в последний месяц или два на его самолет поставили радиостанцию. И кое-что связистам все же удалось записать. В бою подчиненные обращались к этому пилоту либо по номеру машины: «десятка», либо звали «батей» или «дедом». «Значит, по возрасту он должен годиться своим подчиненным в отцы», — логически рассудил немец.

Впрочем, зная русских еще по довоенной работе пилотом гражданской авиации, Макс всегда помнил о том, что с холодными аналитическими мерками к ним подходить нельзя. Недаром, когда однажды Геринга попросили охарактеризовать разные нации, он ответил так: «Один немец — это прекрасный человек; два немца — союз или партия; три немца — война! Один англичанин — это чудак, два — клуб, три — уже империя! Один итальянец — тенор, два — дуэт, а три — отступление! Что же касается японцев, то один из них — это тайна, два японца — тоже тайна и три японца — неразрешимая тайна». «А что вы думаете о русских?» — спросили у рейхсмаршала. Геринг немного замялся, но потом ответил: «Русские — это адский коктейль из двух немцев, англичан, итальянцев и японцев».

Хан был полностью согласен со своим командующим: от русских постоянно жди сюрпризов. И действительно, вскоре с Ханом связался инспектор тайной полиции люфтваффе. По своим каналам он узнал, что известный эксперт собирает информацию о летчике, летавшем на истребителе Яковлева с бортовым номером десять. По словам инспектора, разведгруппа пехотного полка кое-что обнаружила в обломках сгоревшего русского самолета с таким номером на киле.

При встрече капитан жандармерии долго задавал Хану странные вопросы о его довоенной жизни в России. Затем он вытащил из папки коричневой кожи и продемонстрировал полковнику «улику» — массивный серебряный портсигар с золотой монограммой в виде переплетенных между собой латинских букв «В» и «N». Его крышка оплавилась, но украшающий ее изящный миниатюрный герб в виде конной фигурки черного рыцаря на золотом поле треугольного щита почти не пострадал. Конечно же, Максу было достаточно одного взгляда, брошенного на показанную чиновником вещицу, чтобы признать свой бывший портсигар. В начале тридцатых годов в Липецке он подарил его в знак вечной дружбы и братства своему лучшему курсанту. Полицейского как раз и интересовало, откуда в кабине сбитого русского истребителя взялся портсигар с монограммой полковника люфтваффе и русскими инициалами на внутренней стороне крышки. Хану с большим трудом удалось отделаться от подозрительного офицера тайной полиции.