Воздушные шары Сальви-Крус - [39]

— Нет, что ты! — отмахнулся рыжий трубочист. — Я не следил, и мне никто про тебя не рассказывал. Я просто знаю, и не только о тебе, такова моя профессия. Чтобы помогать людям, я должен знать о них все.

— Да, — задумчиво проговорила Лига, теребя пальцами медальон на тонкой золотой цепочке, — мама утром сказала, что мне пора замуж…

— Прости за бестактный вопрос, — продолжил развивать тему трубочист, — а что ты сама об этом думаешь?

— Я? — Лига покраснела и нервно передернула плечами. — Я вообще об этом не думаю!

— Не сердись, дорогая Лига, но сдается мне, что это не совсем так, — не унимался рыжий. — А точней — совсем не так. Я ведь все знаю, не забывай. Ты думала об этом не единожды, и продолжаешь думать, но это лишь мысли, которые, как известно, материальны и потому оставляют след. Сердце же твое холодно, а чувства мертвы, потому что ты не знаешь любви. Ты с ней еще не встречалась. Поэтому, я предупреждаю тебя: ты в опасности, и прошу, будь осторожна!

— Да кто вы такой, чтобы читать мне проповеди!? — взорвалась негодованием Лига. — Что вы себе позволяете? Я не просила!

В душе ее вмиг всколыхнулось прежнее раздражение, но, странное дело, вспыхнув, оно тут же угасло под бархатным взглядом трубочиста.

— И потом, а есть ли она, любовь? — стоном вырвался, исторгся из самого ее сердца вопрос. — Ведь нет же ее! Нет!

— Есть, девочка, есть она, просто вы с ней пока не повстречались. Разминулись, можно сказать. — В темных глазах трубочиста вновь зажегся уже знакомый Лиге янтарный огонек. — И сегодня, возможно, ты узнаешь об этом больше. Я только хочу, чтобы ты имела в виду, что некоторые знания даются…  нелегко. Будь к этому готова.

— Вот как? — голос Лиги от переизбытка иронии зазвенел калеными металлическими шариками. — Может быть, и замуж я выйду сегодня? К которому часу мне нужно приготовиться, скажите? Я буду готова. Да я хоть сейчас!

— Нет, красавица, — рассмеялся трубочист, — не сегодня. Но ждать этого осталось совсем не так долго, как тебе кажется.

— Правда? — не сдавалась, стояла на своем Лига. — И за кого же, если не секрет, я выйду? За короля? На меньшее я не согласна.

— Оставь свои фантазии, девочка моя, — вздохнул рыжий предсказатель. — Король — не из твоей сказки и не про тебя, поверь. Время теперь другое, и нынешние короли совсем не похожи на королей из старых сказок. Нынешние все чаще лопаются, словно мыльные пузыри, норовя при этом обрызгать, попасть в глаза пеной, причинить боль. Но ты не отчаивайся, твой суженый — принц, а вот они-то, как правило, настоящие!

— Ах, опять иносказания, опять нравоучения! Надоело, неинтересно, — махнула рукой Лига и, надув губки, вновь спрятала взгляд в книгу.

— До свидания, принцесса! — услышала она слова трубочиста, но, игнорируя его, глаз от книги не подняла. — Мы с тобой, я думаю, еще увидимся, — добавил он. — И, пожалуйста, будь внимательна и осторожна…  Береги себя!

Голос трубочиста в конце фразы зазвенел колокольцем и внезапно замолк, словно кто-то накрыл его рукой. Лига быстро подняла голову и огляделась, но поблизости уже никого не было. Она даже встала на ноги и поочередно заглянула во все ответвления аллеи, но хрупкой фигурки в черной одежде с лесенкой на плече нигде не было видно.

— Вот чудеса! — прошептала она.

Она протерла глаза: не сон ли ей приснился? Если она не спала, то, что это было за наваждение? Нет, наверное, она все же задремала. Сон…  Быть может, и сон. Только странный очень. И слишком реальный, слишком. Она могла бы описать трубочиста в мельчайших подробностях, цвет волос, глаз, жесты, интонации голоса, странную его одежду…  Сон таких подробностей не оставляет.

Перед глазами ее продолжало стоять лицо трубочиста, хотя самого его не было рядом, словно и не было никогда вовсе. Приложив ладонь к груди, она ощутила, как встрепенулось сердце, как возникло там светлое и настораживающее, словно зарница в ночи, чувство. Чувство зашевелилось и, как птица, стало расправлять крылья, пытаясь раздвинуть теснину сердца, стенки которого сопротивлялись, но поддавались с сухим приглушенным треском. Но все же, вновь обретенная птица в груди ее была слаба, не хватало у нее силенок сделать сердце просторным и свободным, и до поры она вновь сложила крылья.

Лига посмотрела в сторону башни.

Часы наверху, облепленные невероятным количеством птиц, словно остановились.

— Как странно, — прошептала Лига, — часы, что с ними? Не могли же все эти голуби, усевшись на стрелки, затормозить или поломать их?

В этот миг минутная стрелка — длинный ус на лице циферблата — дернулась, вздрогнула и перескочила на одно, на целое деление вверх. Голуби все, как по команде, вспорхнули, неистово трепеща и хлопая крыльями, зависли на мгновение на месте, после чего, поднявшись выше, плавно уселись на лепной карниз башни. Ей почудилось, что на башне, внутри механизма часов лязгнул металл, она напрягла слух, но звук больше не повторился, лишь приглушенные звуки улицы наполняли пространство. И тогда она поняла, что металлический звук родился в ней самой. Вдруг спало внутреннее напряжение, которое она даже не замечала, но которое не оставляло ее ни на миг — словно слетели стягивающие обручи с бочонка. Лига почувствовала себя легко и свободно, как если бы на горячечный лоб ее легла чья-то широкая прохладная ладонь и уняла боль, и замедлила беспорядочный бег мыслей. Широко распахнутыми глазами девушка, словно впервые, посмотрела вокруг себя и с удивлением ощутила и восприняла хрупкую прелесть этого истомленного зноем летнего дня. Море разливанное золотого солнечного света плескалось и искрилось у ее ног, укутывая их теплом и нежностью, живительные брызги укрывали лицо, руки и плечи, рассыпались по платью, перемешавшись с яркими цветами ситца. Солнце прогнало и холод, и страх. Ну, не чудо ли?