Воздушные бойцы - [8]

Начали подготовку к ночным полетам и мы.

До войны сам по себе ночной полет рассматривался как личное достижение того или иного летчика. В темное время суток могли летать только отдельные летчики. В принципе ночная подготовка в авиации, особенно у истребителей, была недостаточной. У нас на аэродроме не было ночного старта. Усилиями комендатуры и техсостава отыскали и отремонтировали несколько фонарей типа «летучая мышь», откуда-то раздобыли слабенький зенитный прожектор, использовали фары автомашин, и ночной старт начал нам служить.

Первым сделал посадку ночью Николай Баранов, после чего он дал тренировочные полеты Боянову и Вербовскому, а меня предупредил, чтобы я был к этому готов. Ночью на истребителе я никогда не летал, а слетать очень хотелось. Никакой робости перед новым видом полета я не испытывал, только любопытство и азарт. Все-таки ночной полет — это хорошая проверка профессиональных навыком. Предполагалось, что ночью мы будем совершать вылеты на перехват одиночных бомбардировщиков противника, которые бомбили населенные пункты, железнодорожные станции и вели разведку наших тылов.

В лунные ночи силуэты вражеских машин хорошо просматривались на фоне самой луны. Кроме того, бомбардировщиков демаскировали выхлопные огни от моторов. Мы не располагали мощными зенитными прожекторами, поэтому в ночной мгле должны были отыскивать вражеские машины без посторонней помощи.

В одну из июльских ночей на перехват вражеского разведчика вылетел Николай Баранов, вскоре после него в соседний район вылетел летчик Вербовский. Баранову удалось обнаружить вражеский самолет и атаковать его. Предположительно [20] разведчик противника был поврежден, но все же, имея повреждения, в ночной тьме он сумел уйти от атакующего его истребителя. Баранов пришел на аэродром на последних литрах горючего.

Неожиданно при посадке Николай был обстрелян стрелками с бомбардировщиков ДБ-Зф, которые базировались вместе с нами и несли противовоздушную охрану аэродрома. Стрелки с бомбардировщиков прибыли к нам недавно, многие из них еще не были в боях, поэтому, заслышав шум авиационного мотора, они открыли беспорядочную стрельбу, остановить которую было невозможно. Обстановка сложилась драматическая. На истребителе Баранова был поврежден двигатель. Николай в темноте вынужден был садиться на неровное поле. При посадке истребитель перевернулся, Баранов получил ранение и был тут же отправлен в госпиталь.

Утром следующего дня стало известно, что подбитый Николаем «Дорнье» сел на фюзеляж севернее станции Знаменка и экипаж самолета взят в плен. Но этот результат ночного боя был омрачен нелепым ранением Баранова. Мы, конечно, дали бдительным стрелкам хорошую взбучку, но это не могло моментально вернуть в строй нашего командира.

10 июля пришел мой черед совершить первый ночной вылет. Взлетал я прямо с места стоянки. Ослепляли длинные языки выхлопа двигателя. Набрав высоту, я стал наблюдать за направлением движения тусклого лучика нашего маломощного прожектора, который по звуку мотора пытался нащупать в ночном небе вражеский самолет. Прожектор давал мне приблизительную ориентировку. Я искал этот самолет, меняя высоту, надеялся увидеть его выхлоп, но — увы! Все мои старания оставались напрасными. Зато на земле в различных местах хорошо просматривались огни пожаров, блестела на изгибах река Ингулец. Убедившись в том, что разведчика мне не найти, я вышел на свой аэродром и помигал навигационными огнями, чтобы включили огни для посадки. Включили.

После четвертого разворота, когда я уже вышел на прямую для посадки, прямо перед моим носом внезапно полоснули очереди стрелков с ДБ-Зф! Я тут же ушел на второй круг. Затем, к моему изумлению, смешанному с негодованием и досадой, я увидел, как очереди с бомбардировщиков хлестнули по фарам автомашины, обеспечивающей мне посадку. Это было уже слишком! Мало им командира: чего доброго, и меня сейчас подстрелят, как перепелку… Я накалялся. [21] Все же со второго захода благополучно приземлился и тут же потребовал принятия срочных мер. Сверхбдительных стрелков следовало незамедлительно привести в чувство. Но это было непросто: неопытность этих ребят, подогреваемых инстинктом самозащиты, заставляла их забывать обо всем, когда в темноте они слышали звук авиационного мотора. Все же я неожиданно получил моральное удовлетворение, когда докладывал начальнику штаба о результатах вылета. «Ты — молодец, — сказал он, — теперь у нас есть еще один летчик, который летает ночью». Эта простая фраза переводила меня в более высокий профессиональный разряд.

В июле к нам прибыло пополнение из Чугуевского и Батайского авиационных училищ. На своих довольно поношенных истребителях прилетели летчики Кулев, Балашов, Демидов, Маресьев, Соломатин, Вишняков, Мартынов, Скотной и другие. Все они были опытными инструкторами с прекрасной техникой пилотирования, и теперь им предстояло приобщиться к боевой деятельности. Их старенькие, в заплатах, «ишачки» выглядели более чем скромно, но в руках таких опытных летчиков они оказались грозным оружием. Наша истребительная группа в июле стала полком, а Николай Баранов — его командиром, прибывшие летчики — костяком. Всех нас связала крепкая боевая дружба — самый трудный период войны предстояло провоевать вместе.