Воздушные бойцы - [7]

Но когда после посадки я докладывал о проведенном бое Баранову, сама собой появилась сдержанность, и доклад прошел суховато… Баранов, однако, тепло меня поздравил: «Удачи тебе, Борис!» Мне, конечно, пришлось еще не раз подробно рассказывать об этом бое товарищам, но, чем больше я думал о сбитом «Дорнье», тем меньше радости доставляла мне эта победа. На земле пришло трезвое отношение к происшедшему, и вскоре я уже не мог обманываться в истинной цене этой удачи. Мне попался слишком самоуверенный и неосмотрительный враг. Поэтому он и позволил сбить себя с первой атаки. А ведь мой-то «ишак» скорости не прибавит… И вооружение останется прежним… В общем, обольщаться не следовало. Необходимо было изучать тактику [17] врага, его технику. Необходимо было знать уязвимые места вражеских машин. Таких знаний, которые в дальнейшем стали во всех боевых полках обязательными, элементарными и необходимыми, в первые дни войны мы тоже не имели.

Характер наших боевых вылетов изменился к началу июля. Если в первую неделю войны мы в основном несли дежурство и прикрывали железнодорожные узлы и станции, то к началу июля нас все чаще стали использовать для ведения воздушной разведки, в которой так нуждалось командование. В дальнейшем мне очень много приходилось летать на разведку, и каждый такой вылет имел четко поставленную задачу. То надо было выявить сосредоточение моторизованных или танковых групп противника, то наличие авиационных сил на том или ином вражеском аэродроме, то надо было подтвердить сведения, которыми командование располагало из других источников, то найти свои войска, то уточнить линию фронта на том или ином конкретном участке боевых действий и многое другое. Но что бы ни говорилось воздушному разведчику перед вылетом — это, как правило, была конкретная задача.

Когда война приняла профессионально четкий, я бы сказал, упорядоченный характер, такими же четкими стали и задания на воздушную разведку. А в начале войны все задачи на разведвылет формулировались одинаково: узнать, где противник, где свои. Другими словами, любая информация о продвижении немцев была в те дни ценными разведданными, причем наиболее достоверными, потому что только летчик мог в короткий промежуток времени увидеть с воздуха противника и оперативно донести об этом командованию. Поэтому в те дни наши истребители часто просматривали тылы врага на глубину до ста километров.

Кроме этой работы нам нередко поручали сопровождать группы наших бомбардировщиков ДБ-Зф. Это была ответственная и трудная задача, потому что мы не имели нужного количества сил для надежного прикрытия ДБ-Зф. К тому же радиус действия дальнего бомбардировщика намного перекрывал возможности истребителей сопровождения, поэтому мы могли сопровождать ДБ-Зф на сравнительно коротком отрезке маршрута. Дальше они продолжали полет без сопровождения и, конечно, несли большие потери.

Между вылетами у нас не было ни одной свободной минуты. Наши техники и механики, помимо своих основных [18] обязанностей, обеспечивали еще охрану самолетов и личного состава. Людей не хватало. Работа в обстановке нарастающего напряжения требовала выдержки и самообладания. Все эти вполне конкретные заботы иногда внезапно осложнялись чудовищной бестолковостью, тупостью и упрямством отдельных людей. Помню, как один из хозяйственников, который обеспечивал нашу группу горючим, питанием и боеприпасами, получив инструкцию об уничтожении имущества, хранящегося на складах, ретиво взялся за дело и сразу начал жечь все, что горело. Мы пытались забрать хотя бы кожаные регланы для летчиков, но нас не подпустили к складам. На наших глазах гибло нужное нам имущество, хотя мы продолжали сражаться.

Возвращались летчики и техники, которых война застала в отпусках. Они рассказывали о забитых вокзалах, о товарных поездах, идущих как пассажирские, о бомбардировке врагом железнодорожных станций, и многие мои товарищи, которые за несколько дней до этого отправляли свои семьи, живо представляли себе, в каком положении могут очутиться их дети, жены, родители.

Мы все больше понимали реальные масштабы постигшего нас бедствия.

В первую неделю войны немецкие бомбардировщики часто летали без прикрытия и потому нередко несли потери. Но в целом в этот период войны немецкая авиация в воздухе была сильнее. В массе своей наши бомбардировщики (типа ТБ-3, СБ и ДБ-Зф) и истребители (типа И-16 и И-153) к началу войны уже устарели. Перед войной наша авиационная промышленность начала успешно осваивать самолеты новых конструкций, но их было выпущено недостаточно, и в первый период войны наряду с выпуском новых машин наша промышленность вынуждена была продолжать выпуск и устаревших самолетов. Производство новых самолетов в достаточном количестве трудно было наладить быстро: многие авиационные заводы и смежные предприятия демонтировались и эвакуировались в восточные районы страны. Это была задача чрезвычайной сложности, и только благодаря героическим усилиям советских людей подобная грандиозная перестройка была проведена в сравнительно короткие сроки. Но все же эти сроки исчислялись месяцами, в течение которых нам пришлось драться, главным образом, на устаревших машинах. Сказался, конечно, и фактор внезапности нападения: только в первый [19] день войны на приграничных аэродромах мы потеряли сотни боевых машин преимущественно новых типов. Этот удар по нашим аэродромам был нанесен противником на рассвете и в первой половине дня 22 июня очень расчетливо: противник, конечно, знал о том, что весной и летом (в течение июня, вплоть до дня начала войны) сорок первого года новая авиационная техника поступала преимущественно на приграничные и приближенные к ним аэродромы. И тем не менее, несмотря на чувствительный удар по нашей авиации в первый день, противник недооценил наши реальные силы и понес ощутимые потери. К началу июля немецкие бомбардировщики без сопровождения уже не летали. Заметно возросла интенсивность их полетов ночью.