Воздух, которым мы дышим - [6]

Рупор русского ученого-воздухоплавателя позвал за собой в высоту многих.

Машина грома

Михаил Васильевич Ломоносов почти одновременно с американским ученым Бенджамином Франклином занялся изучением электричества.

Не того, что сегодня заключено в стекло лампочки и освещает наши дома, — ученого заинтересовало электричество в природе. Сверкающее в небе, оно давно считалось явлением опасным и грозным.

И в самом доле, сверкнет молния, ударится о сухое дерево, подожжет его, и вокруг загорятся леса. Лесные пожары— большая беда.

И недаром русское слово «грозный» происходит от слова «гроза», которая сопровождается громом и молнией.

Много бед приносила молния. Насмерть поражала она застигнутых людей и животных, поджигала дома, порой сгорали целые деревни. Вот и решил Ломоносов вместе со своим другом и соседом академиком Георгом Рихманом во что бы то ни стало «поймать» молнию. Воочию увидеть небесный электрический заряд и постараться изобрести громоотвод, чтобы отвести эту вечную опасность от людей и их жилья.

Друзья соорудили над крышами своих домов железные шпили и от каждого протянули оголенный металлический провод к себе в дом. Они решили стать очевидцами того, что происходит, когда молния ударяет по зданию.

Они были смелые люди.

Долго ждали друзья, грозового дня.

И вот наконец 22 июня 1753 года тучи заволокли небо над Петербургом.

Ломоносов первым увидел в маленькое слуховое окошко блеск молнии и услышал звуки грома. Время от времени он осторожно дотрагивался рукой до висящего над эго обеденным столом провода. Ожидания казались напрасными. Молния миновала жилище ученого. Гроза стала стихать.

— На этот раз не поймать нам молнию, — с досадой сказал ученый жене. И попросил подать ужин.

Но как раз в ту самую минуту, когда накрывали на стол, раздался сильный удар грома.

С конца провода посыпались искры. Ломоносов приказал всем уйти. И начал торопливо записывать наблюдаемое им явление. На листе бумаги ученый набросал чертеж громоотвода.

Он оказался несложным. Достаточно было опустить конец провода в землю, чтобы небесное электричество ушло вглубь, не причинив никакого вреда.

Ломоносов уже собрался заглянуть к Рихману, показать свой проект и узнать, как прошел опыт друга, — поймал ли тот молнию, — но его остановил стук в дверь.

Это пришил старый слуга Рихмана. Бедняга дрожал от ужаса.

— Георга Вильгельмовича громом зашибло, — едва вытворил он, — никак, мертв!

Когда Ломоносов прибежал к Рихману, тот был уже без дыхания. Он так и не разжал руки, державшей провод.

25 ноября 1753 года Ломоносов докладывал на заседании Имперской академии наук:

— Умер господин Рихман прекрасной смертью, исполняя по своей профессии должность. Память о нем никогда не умолкнет…

Ни словом не упомянул великий русский ученый, что и сам доблестно исполнял «по своей профессии должность» и мог погибнуть так же, как него друг.

Трудами Михаила Ломоносова был создан первый русский громоотвод, спасший жизнь сотням людей. Эту работу он посвятил памяти своего друга, одного из первых наших электротехников, Георга Рихмана, славного сына эстонского народа, родом из города Пярну.

Летающий кортик

Кортик — это остроконечный кинжал, который и нынче положено носить при парадной форме офицерам Военно-Морского Флота и летчикам.

А в старину это было важное оружие рукопашного боя. Когда вражеское судно «бралось на абордаж», набрасывались боевые трапы на его палубу и бой велся на самом корабле, случалось, шел в дело и морской кортик.

Хотя кортик теперь редко вынимается из пожен, офицеры-моряки гордятся этим старинным оружием, берегут его пуще глаза.

Офицерский кортик, о котором я собираюсь рассказать, принадлежал русскому морскому офицеру капитану Александру Можайскому и имеет не совсем обычную историю.

Можайский — потомственный моряк. Отец его, заслуженный морской офицер, нес службу в Выборгской крепости.

Александр еще мальчиком отправлялся с отцом в море. Он научился отлично плавать, грести. Отец стал доверять ему даже руль морской шлюпки.

Судьба Александра Можайского определилась рано. Он был зачислен в морской кадетский корпус. И после окончания его стал, как и отец, морским офицером.

Но не только море любил Александр, еще одна страсть владела им. Он мог часами простаивать на берегу, наблюдая за полетом птиц. Его увлекала не только гордая красота крылатых хозяев моря. Александр аккуратно отмечал в своей тетради птичьи старты. Подсчитывал с помощью отцовского хронометра скорость полета и другие «летные качества» чаек и иных морских птиц, зарисовывал «фигуры», которые они выделывали в воздухе.

Можайский увлекся охотой. Но он был не обычный охотник. Подстрелит селезня и подолгу осматривает птицу.

Измеряет размах крыльев, запоминает форму перьев. Ему хотелось раскрыть секреты полета птиц. Вскоре молодой морской офицер свел знакомство с знатоками птиц, подружился с искусными чучельниками. И квартира его заполнилась самыми редкими крылатыми. Моряки, друзья Можайского, привозили ему разные пернатые диковинки из дальних стран.

Своими мечтами Можайский не делился. Откровенным он был только с отцом.

— Почему птицы, существа неразумные, не то что мы, люди. — говорил Можайский отцу, — а вот парят над лесами и морями? Человек, можно сказать, царь природы, но летать, как птицы, не может. Нет, не всегда будет так!