Войны Рима в Испании, 154–133 гг. до н.э. - [2]

.

Однако эта война имела кровавый эпилог: прибывший в Ближнюю Испанию консул 151 г. Луций Лициний Лукулл, недовольный прекращением боевых действий в Кельтиберии, самовольно напал на племена ваккеев и вероломно расправился с жителями Кауки, которые впустили его в город под честное слово. Другие города ваккеев ему взять не удалось, однако им пришлось заплатить алчному римлянину контрибуцию. Затем Лукулл предал огню и мечу земли лузитан.

Но война в Лузитании, несмотря на наметившиеся успехи римлян, затянулась еще на десять с лишним лет. Виной тому во многом стали жадность и вероломство римского командующего Сульпиция Гальбы. Потерпев поражение под Кармоной, он затем все же смог окружить лузитан и обещал выделить им земли для поселения, но когда они сдали оружие, то были частью перебиты, частью проданы в рабство. Последствия этого злодеяния сказались в недалеком будущем. В 147 г. претор Ветилий окружил еще один отряд лузитан и предложил им сдаться. Однако их будущий вождь Вириат, памятуя обман Гальбы, подговорил соплеменников не верить римлянам, вывел их из окружения, разгромил Ветилия и целых восемь лет наносил завоевателям одно поражение за другим. В 140 г. он принудил римского военачальника Квинта Фабия Максима Сервилиана подписать выгодный для себя мир. Как ни странно, договор был утвержден в Риме — очевидно, во многом из-за непопулярности войны с лузитанами^{11}. Правда, уже в 139 г. проконсул Сервилий Цепион расторг этот договор без достаточных оснований и перешел в наступление. Вириата убили его соратники с согласия (если не по наущению) проконсула, который вскоре одолел ослабленных и лишенных умелого руководства лузитан. Хотя Цепион являл собой в высшей степени одиозную персону, он все же не стал вероломно убивать сдавшихся ему людей Вириата, а наделил их наконец землей, как то обещал, но не сделал в свое время Гальба. Вскоре сопротивление лузитан было окончательно сломлено Децимом Юнием Брутом, и война здесь прекратилась не менее чем на 20 лет. Развивая успех, Брут довел свои легионы до Галлекии (северо-запад Испании) и, как поэтично пишет Луций Анней Флор, «только тогда повернул боевые знамена», когда со «священным трепетом увидел солнце, закатывающееся в море» (II, 17, 12. — Пер. А. И. Немировского)[6].

Победы Вириата привели в движение кельтиберов, которые в 143 г. начали новую войну с римлянами. Центром сопротивления, как и в 153 г., стала Нуманция, чьи воины, несмотря на свою малочисленность, не раз наносили врагу чувствительные удары. В 140 г. после упорных боев нумантинцы вынудили пойти на соглашение с ними проконсула Квинта Помпея. Однако когда его условия уже начали выполняться, сенат не утвердил договор из-за мягкости условий для кельтиберов. Помпеи стал уверять, что никакого договора вообще не было, и это вероломство сошло ему с рук, хотя его ложь была очевидна. В 137 г. нумантинцы заставили капитулировать армию консула Гостилия Манцина с условием, что он уведет войско из Испании. Как уже говорилось, сенат опять не утвердил соглашение Манцина с Нуманцией и выдал его испанцам (причем Помпеи в свое время выдан не был!). Они, естественно, его не приняли.

Однако и это было еще не все. Преемник злополучного Гостилия Лепид Порцина решил совершить ничем не спровоцированное нападение на ваккеев, хотя сенат ему это запретил. В его походе принял участие и наместник Дальней Испании Децим Брут. Экспедиция против ваккеев провалилась, Лепида даже отдали под суд и оштрафовали.

Нуманция же капитулировала лишь в 133 г. перед разрушителем Карфагена Сципионом Эмилианом, бросившим против нее многократно превосходящие силы. Город был стерт с лица земли, население продано в рабство, а его земли разделены между соседями. На ближайшие 30 лет на Пиренейском полуострове наступило относительное затишье.

Такова в самых общих чертах картина испанской трагедии 154—133 гг. Теперь хотелось бы несколько подробнее остановиться на некоторых особенностях этих событий, а также их последствиях.

Иберийские войны продемонстрировали нарастание отрицательных тенденций в римской политике. Прежде всего, она стала куда менее гибкой. Это проявилось уже во время сегеданского конфликта. Конечно, испанцы, доказывая свое право на строительство стен вокруг города, нарушали если не букву, то дух Гракхова договора. К тому же в условиях успешного наступления лузитан неуступчивость кельтиберов могла казаться вызовом Риму. С. Ф. Кей пишет, что «это было преднамеренным нарушением одной из статей (Гракхова) договора и вызвало войну, продолжавшуюся двадцать лет»^{12}. «Римляне не могли допустить таких действий без ущерба для своего престижа», — считает Л. Парети^{13}. Они, по мнению Ф. Дж. Уайзмена, «правильно оценили опасность положения»^{14}.

Думается, однако, что все не так просто. Сенаторы ведь не только отвергли объяснения сегеданцев, но и потребовали возобновить выплату дани (трибута) и поставку вспомогательных отрядов, отмененные вскоре после Гракхова договора, на срок, угодный Риму. Хотя это и не противоречило условиям договора, назвать такие требования в столь накаленной обстановке иначе как провокационными вряд ли возможно. Причем сегеданцы согласились выполнить их, прося лишь позволить все-таки строительство стены. Конечно, можно в этом усмотреть недобрые намерения кельтиберов, но этому препятствуют, как минимум, три обстоятельства. Во-первых, возведение стены само по себе отнюдь не означает агрессивных замыслов — оно началось явно еще до нападения лузитан на римские владения и к тому же имело целью лишь повысить статус Сегеды. Во-вторых, если бы кельтиберы готовились к войне, укрепления стали бы обновлять и в других городах. И наконец, в-третьих, если бы туземцы собирались воевать, вряд ли они согласились бы выполнить требование римлян о предоставлении вспомогательных отрядов — это ослабило бы их накануне решающего момента.