Войны несчитанные вёрсты - [23]
- Летало три боевых экипажа. Прошли над колонной бреющим полетом под сильным зенитным огнем, имеют пробоины. При снижении самолетов пехота выскакивала из машин и укрывалась в придорожных кюветах. В момент разведки голова колонны в пятнадцати - двадцати километрах от Юхнова. Сомнений не может быть - это враг, фашисты.
Теперь излишняя осторожность могла обернуться непоправимой бедой.
Снова набрал номер телефона маршала Б. М. Шапошникова.
- Борис Михайлович, не поступило ли к вам каких-нибудь новых данных о положении на Западном фронте?
Еще не дождавшись ответа, по напряженной паузе почувствовал, что мое повторное обращение встречено с явным неудовольствием. Однако Борис Михайлович сдержал вполне объяснимые эмоции и его ответ был кратким, почти дословным повторением первого, произнесенным, правда, довольно сухо. Так же сухо прозвучали и сигналы отбоя.
Вспоминается, что если в первые дни войны бывали нередкими случаи, когда выяснить положение на фронтах удавалось с большим трудом, а порой и вообще долго не удавалось, то после начала Смоленского сражения мы были достаточно полно и своевременно информированы обо всем, что происходило не только на Западном, но и на всех других фронтах. Вот почему трудно было даже допустить мысль, что все виды разведки могли просмотреть появление на ближних подступах к Москве вражеской танковой колонны столь внушительной протяженности. И при всем понимании того, что в войне с появлением высокоманевренных танковых, механизированных и воздушно-десантных войск неожиданности разного рода не исключены и даже в известной мере неизбежны, в данном случае, неосведомленность Генерального штаба, располагавшего достаточным количеством средств для своевременного вскрытия передвижений вражеских, войск и даже замыслов противника, казалась слишком маловероятной. У меня было больше оснований полагать, что ошиблись все-таки мы, а если более конкретно, то воздушные разведчики, оказавшиеся в плену показавшейся им наиболее убедительной версии. Но ведь породить ее могло и какое-то стечение обстоятельств! А мой доклад в Генштаб об этом, как об установленном факте, мог вызвать немедленное осуществление мер на государственном уровне, отвлечь силы и средства от участков действительно в этом нуждавшихся. Вот в таком случае последствия безответственной поспешности могли оказаться весьма тяжелыми.
В третий раз по моему приказу были подняты в воздух самолеты. Их теперь пилотировали командиры эскадрилий. Они несколько раз прошли над разными участками колонны, были также встречены массированным огнем, на что ответили бомбометанием. Опытные авиаторы не только рассмотрели на бортах танков кресты, но и определили их типы: Т-3 и Т-4. Только после этого они вернулись на аэродром и тут же доложили о своих наблюдениях.
А пока, еще не получив результатов последнего полета, я приказал комбригу Елисееву и начальникам подольских пехотного и артиллерийского училищ выступить" занять оборону на рубеже Малоярославецкого укрепленного района, надежно перекрыть Варшавское шоссе, выслав вперед на автомашинах передовой отряд пехотного училища, усиленный батареей или дивизионом артиллерийского училища, с задачей двигаться в сторону Юхнова, и в случае появления противника удерживать рубеж до подхода подкреплений. Если же противника не окажется, курсанты проведут этот марш по тревоге как учебный.
В 15 часов Н. А. Сбытов доложил:
- Товарищ член Военного совета! Данные полностью подтвердились. Это фашистские войска. Голова танковой колонны уже вошла в Юхнов. Летчики были обстреляны, среди них есть раненые.
Отчетливо представляя реакцию на этот мой звонок, я снова попросил соединить меня с маршалом Б. М. Шапошниковым. Готовясь к докладу, я все же полагал, что и Генштаб теперь уже наверняка осведомлен о случившемся. Это намного упростило бы предстоявший нелегкий, как думалось, разговор.
- Товарищ маршал, - спросил я с твердым намерением довесил дело до полной ясности. - Каково положение на Западном фронте?
- Послушайте, товарищ Телегин, - уже явно не сдерживая раздражения, о чем свидетельствовало отсутствие привычного слова "голубчик", произнес Борис Михайлович. - Что значат ваши звонки и один и тот же вопрос? Не понимаю, чем это вызвано?
И тогда я, не переводя дыхания, доложил обо всем, что стало мне известно. В трубке на несколько томительных секунд воцарилось молчание.
- Верите ли вы этим данным, не ошиблись ли ваши летчики? - спросил наконец Б. М. Шапошников.
- Нет, не ошиблись, - ответил я решительно. - За достоверность сведений отвечаю, за летчиков ручаюсь...
- Мы таких данных не имеем... это невероятно... - озабоченно произнес Б. М. Шапошников и положил трубку...
Не зная еще, как оценить такое неожиданное завершение беседы, все же почувствовал некоторое облегчение, словно бы с плеч свалился груз столь трудно давшегося решения. Так что же дальше?
Через три-четыре минуты раздался звонок "кремлевки". Снимаю трубку, слышу чей-то хорошо поставленный голос:
- Говорит Поскребышев. Соединяю вас с товарищем Сталиным.
Через несколько секунд - другой голос, хорошо знакомый:
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.