Войной опалённая память - [17]

— Прислушивайся к настроению людей. Что говорят о новой власти? Кто им помогает, кого преследуют? Это для нас будет очень важно.

Так и говорит: для нас… Хотела спросить: много ли вас и где вы сейчас расположены, но он опередил. — Мои люди будут заходить к тебе, ты их тоже знаешь. Это надежные, преданные советской власти люди. В лесу осталось много красноармейцев и наших людей, есть оружие. Бороться надо в тылу подпольным и партизанским методом. Вредить фашистам всеми способами.

— Мы тоже многих бойцов встречали в лесу, выводили из окружения, помогали раненым, — согласилась я. Он не стал называть всех, кто будет приходить на связь в мой дом, но сына Василя Боровика, Федьку, он все-таки назвал. Я знала эту семью простую и надежную.

Ф В. Боровик

— Так, говоришь, обоз пойдет в Гресск, — вернулся он к прежней мысли. — Когда везут? — Через два дня, — отвечаю. — Кто сопровождает? — Ачаповский, уполномоченный по заготовкам.

Остальные — женщины, подростки.

Может и я поеду.

— Тебе нельзя, — в категорической форме возражает он исходя из каких-то своих соображений. — Подходящие женщины у тебя есть, которым ты доверяешь?

— Конечно же, есть, — отвечаю, не понимая к чему клонит Владимир Иванович.

— А как пойдет этот обоз? — уточняет он.

— Центральная дорога одна — Борцы, Замошье, Обчее, Рудица. Гресский лес, возле Поликаровки, на Шищицы — и рядом Гресск.

Значит через Горелый мост? — переспрашивает он.

Ага! Значит, они в лесу и видно порядочная компания, если хотят запасаться провизией на зиму. Обоз хотят врагу не допустить. Ясненькое дело. И тут у меня созрела мысль, которую я тут же высказала. В извозчики можно посадить Анну Жуковскую — это жена красного командира. Муж — пограничник, сражается с немцами на фронте, старший брат тоже там. А она с тремя детишками с западной границы пробралась сюда к старушке матери.

Сведения о том, что она жена офицера, стали просачиваться оккупационным властям и уже понемногу к ней начинают присматриваться. Очень смелая и прямолинейная.

— Продажные шкуры, час расплаты придет, — говорила она в адрес изменников и предателей зачастую в компании женщин, где были близкие этих предателей.

Надо ей как-то отводить подозрения, поскольку особенно желающих везти свое добро оккупационным властям не находилось. В помощники возьмет и своего младшего брата Павла.

— А что, хотите захватить обоз? — прямо спросила Владимира Зайца.

— У кого же захватить, у безоружных женщин и подростков? — поправил партийный работник. — Просто мы его задержим и не допустим врагу. А Жуковской своей скажи, чтобы они при встрече в лесу с вооруженными людьми сбежали. О нашем разговоре никому ни слова, погибнешь. Жуковской тоже деталей не сообщай. Пусть это выглядит, как будто случившееся само собой…

И вот теперь Анна Жуковская вновь и вновь вспоминает подробности лесной засады. Сама она с малышами едва сводила концы с концами. Пришла с запада с голыми руками. Фашистские власти подчищали все, не было места таким семьям и здесь.

— Не достается нам, пусть и врагу не достанется, — делает вывод Анна. — Может и мой муж в таком же затруднительном положении?

В дальнейшем Анна Жуковская была связной многих партизанских отрядов. Муж ее, капитан Красной Армии в конце войны разыскал ее и детей. Как благодарен он был своей боевой подруге за сохранность семьи и помощь в тылу.

Как выяснилось позже, воины, захватившие обоз и написавшие: «свиньям продукты не допущены…», являлись оказавшимися в окружении бойцами генерала Константинова.

ОБЫСК

Настала суровая зима 1941 года. Скрытая, незаметная жизнь текла во всех окрестных поселках Селецкого сельсовета. Чинили над народом расправу оккупанты и их приспешники из числа вернувшихся кулаков, судимых лиц и различного злодейского сброда.

Быстро приходят вести на селе, каждое из них связано друг с другом, родственными, житейскими, хозяйственными связями. Вот и приходят тревожные сообщения: в такой-то деревне забрали и ничего о нем больше неизвестно, в другой — расстреляли, в третьей — допрашивают и пытают. Люди стали недоверчивы и осторожны, ведь неизвестно, кем может обернуться даже твой сосед…

Уходили из жизни прежде всего активисты Советской власти, организаторы колхозов, партийные и комсомольские работники, а также их семьи.

Дошла очередь и до моей семьи. Как-то в декабре 1941 года, несу морозным утром воду из колодца, готовлю семье завтрак, топлю печь. Смотрю, останавливаются у моих ворот две санных упряжки. Выходят из возков начальник полиции Спепан Илясов и его братия: Николай Губарь, Анта Хурсевич, Костик Елишевич, Андрей Боровик, Костик Сивец — все при оружии, с утра под «мухой».

Все, думаю, конец всем нам сейчас будет. Быстренько прибежала в хату, детей малых на печь, а сама встала у печки, да так, с ухватом, которым горшки и чугуны из печи вытаскивают, и встретила ранних гостей.

Первым ввалился Илясов, в полушубке, пистолет на боку, кинжал за голенищем.

— По твою душу пришли, хозяйка. Где оружие, которое ты прячешь? Возможно и муж не успел драпануть в лес, по имеющимся сведеньям, он на ночь приходит домой? Какие-то сомнительные личности тут шастают в сумерках. Встречаетесь с кем-то, а может, и замышляете что-либо? — заорал Илясов с порога.