Война в Малой Азии в 1877 году - [55]

Наконец, стала подходить и пехота. Под прикрытием ее дагестанцы и драгуны повернули назад. Я попал в толпу дагестанцев. Они неистово и горячо о чем-то рассуждали. Казалось, все говорили, никто не хотел слушать. Командир Грузинского полка, получив приказание прикрыть отступление кавалерии, лично распорядился расстановкой рот и цепи. 3а недостатком офицеров, одним взводом командовал фельдфебель.

— Вот тут, за этими камнями... Командуй стой, ложись! — говорил полковник Рыдзевский. — Когда появится неприятельская кавалерия, — продолжал он, обращаясь к фельдфебелю, так ты прими ее залпами... Не торопясь, раз, два, три... Знаешь свое дело?

— Знаю, ваше высокоблагородие, — отвечал фельдфебель, расставляя солдат.

Полковник Рыдзевский поехал дальше, а я, заметив генерала Шульца, подъехал к нему. С ним были два казака; но один из них отпросился вперед, пострелять против турок, а другого генерал послал кого-то разыскать. Зная, что генерал Шульц плохо видит и не любит спешить при отступлении, я присоединился к нему, опасаясь, чтоб он как-нибудь не заехал в толпу турецких всадников, которых, даже и при хорошем зрении, нетрудно смешать с нашими. Известно, что турецкая кавалерия состоит большей частью из выселенных из пределов Кавказа горцев, а потому очень мало отличается по костюму и качеству от нашей иррегулярной кавказской кавалерии. Что там делается, на горе? — спросил генерал Шульц.

— Турецкая кавалерия спешилась и стреляет.

— Не может быть, там были наши.

— Были дагестанцы да сплыли... Теперь гора занята турками.

— Отчего же я не слышу пуль? — все еще не доверяя моим сведениям, спросил уважаемый генерал.

Сам неприятель взялся ответить за меня: несколько пуль прожужжало сбоку и над нашими головами. Драгуны проходили уж мимо нас, и турецкие всадники провожали их выстрелами. В это время новая, шумная волна дагестанцев нахлынула на нас. Многие были без лошадей и размахивали вынутыми из чехлов ружьями; другие везли раненых. Какой- то раскрасневшийся, запыленный офицер дагестанского полка подъехал к нам и ломаным русским языком стал жаловаться генералу Шульцу, что драгуны не хотят принять в свой больничный фургон раненого офицера.

— Сделайте милость, ваше превосходительство, прикажите принять. У них есть куда положить, у нас нет фургона...

— Где этот фургон? Прикажите остановить. Эй! Фургон, стой! — закричал, видимо возмущенный, генерал Шульц, отыскивая глазами больничную фуру и пуская лошадь наудачу вперед.

Я поспешил догнать фургон, будучи уверен, что тут произошло какое-то недоразумение. Дело вполне объяснилось: фургон не мог взять более того, что в нем уже было. Он остановился и без приказа: из него вылезли, при помощи санитаров, два драгунских офицера и солдат. Подоспевшие врачи хотели сделать первую перевязку. Возвратившись, я сказал об этом генералу Шульцу; он подъехал к раненым, слез с лошади и смотрел на быструю работу медиков. Один офицер счастливо отделался: пуля пробила ногу навылет, не тронув кости; другой дивизионер, майор Гоппе, получил тяжкую рану: пуля ударила в правый бок у спины и, пронизав живот, вышла с левой стороны, спереди. Боль была, очевидно, нестерпимая; здоровый, сильный штаб-офицер по временам судорожно сгибался и стонал.

— Скорее, скорее же, — говорил несчастный. — Спешите, не то турки, пожалуй, захватят или всадят новую пулю...

Действительно, стрельба еще продолжалась, но впереди были грузинцы, и наступления турецкой кавалерии нечего было опасаться. Мы сообщили об этом раненому. Он, казалось, ничего не видел и не слышал. Тем не менее, как только кончилась перевязка, он быстро, как бы желая предупредить чужую помощь, застегнулся и вскочил в фургон. Видя это, у меня явилась надежда на благополучный исход раны. Но уж в три часа ночи майора Гоппе не стало в живых. После смерти его остались вдова и несколько сирот-малюток...

В славном и жарком деле 3 июля под Карсом северские драгуны понесли сравнительно ничтожную потерю; из офицеров тогда только один был слегка ранен; теперь, благодаря несчастной случайности, в ничтожной перестрелке, которую «делом» нельзя назвать, драгуны лишились двух офицеров — одного временно, другого навсегда. Дагестанцы потеряли трех офицеров, из которых один был убит. Начальник тушинской сотни, капитан Натиев. тело которого не раз уже знакомилось с нулями, получил две новые раны: в голову и ногу; по счастью, обе раны не принадлежат к числу тяжких.

Когда раненых увезли и место очистилось от кавалерии, генерал Шульц и я подъехали к конной батарее, только что снявшейся с передков возле грузинцев. Она готовилась открыть огонь против горы Большая Ягны, где все еще заседала турецкая кавалерия. Наводчики хлопотали у винта орудий. В это время послышался выстрел нашей девятифунтовой батареи. Первая же граната хватила в самую средину расположения неприятеля, на самой верхушке горы. Конные артиллеристы также не захотели остаться в долгу и пустили несколько ловких выстрелов. Наша потеря была хотя отчасти отомщена; турецкие всадники убрались, скрывшись за противоположный склон горы. Пехоте нечего было делать.