А Мелинг все не появлялся.
Светила луна. Мы свернули на боковую дорогу, где кроме нас не было никого. Слева и справа тянулись совсем черные с виду поля. Приятно было снова шагать по твердой земле. Только сильно болела нога.
Около полуночи пришли в небольшую деревушку. Среди домов торчало какое-то высокое здание. Дверь приотворилась. В щели мелькнул красноватый свет. В дверях появился человек.
— Куда нам? — грубо спросил его один из наших.
Вдруг перед нами возник Мелинг:
— Уймитесь! Господин владелец мельницы уже распорядился приготовить для нас кофе и отвел отапливаемое помещение.
— Входите, пожалуйста, — дружелюбно промолвил мельник. — Сюда, наверх по лестнице! Только я за вами не поспею.
Наверху в просторном помещении лежали мешки с соломой. Мельник то и дело подымался к нам и спрашивал, хватает ли нам воды, и добавлял:
— Клозет там, за домом, сразу направо.
— Сыграем в пиночки? — спросил молодой парень.
— Ты что, рехнулся? Я уже сыт по горло маршем.
XV
Наша полевая кухня и другие обозы прибыли только к обеду. Сразу же открыли котел и раздали кофе.
— Как всегда на посту? — спросил Хёле.
— Мы не тот сброд, что на других обозах, которые и на передовой-то не были, а умеют только глотку драть!
— Они что, больно о себе мнят?
— Больно вшей плодят! — ответил второй повар. — Им бы надо помалкивать, это же не люди, а половинки — полуслепые, полуглухие или там сердечники! Только я не верю в их болячки! Они просто отлынивают от передовой!
— Все они дристуны! — сказал ездовой и повел своих битюгов в конюшню.
— Если они обнаглеют, — сказал Хёле, — тогда только свистните. Мы им покажем!
— Не потребуется, — засмеялся повар, что с виду был послабее. — Я и сам справлюсь с ихней бандой. А Макс, так он посещал в Дессау клуб атлетов — ему и там дивились.
После обеда мы снялись с места и, когда стало смеркаться, вошли в Аахен. На всех домах были вывешены флаги. Где-то впереди играл наш военный оркестр, и дробь барабана будила эхо в стенах домов; оттуда на нас глазели из всех окон. Мы маршировали, и жители сопровождали нас из улицы в улицу.
Мы были последними немецкими частями — следом за нами в город вступали бельгийцы и французы.
На следующий день мы пришли на вокзал и под проливным дождем стали ждать поезда. Он прибыл лишь глубокой ночью. Это был состав для перевозки скота — вагоны с раздвижными дверями. Мы не знали, куда нас везут, знали только, что не сразу попадем домой.
