Война перед войной - [2]

Прогуливаясь по опоясывающей дом генерал-губернатора веранде в ожидании представителя полка, Дмитрий исподволь приглядывался к тем, с кем ему выпало непосредственно работать какое-то, пока неопределенное, время. Старший в чине подполковника, Владимир Иванович, понравился ему еще в самолете: он не задавал лишних вопросов, но, когда спрашивал и другие, внимательно слушал ответы и пояснения, впитывая полезную информацию о стране, обычаях и нравах ее жителей, И выглядел он в афганской форме без знаков различия весьма достойно — подтянутый, широкоплечий, с коротко стриженными пшеничными усами и спокойным взглядом серых глаз. Полной ему противоположностью был суетливый майор лет тридцати пяти — Иван Игнатьевич — невысокого роста, с уже обозначившимися лысиной и брюшком, поведением и внешностью напоминавший Винни Пуха с его незамысловатой житейской хитростью и тягой к соблюдению распорядка дня, особенно тех его положений, которые связаны с приемом пиши. Вот и сейчас Иван Игнатьевич, обнаружив на краю арыка заросли щавеля, набивал им свернутый из газеты кулек, ничуть не стесняясь наблюдавших за ним и ухмылявшихся в усы афганцев. Третьим был молодой капитан, еще не осознавший до конца, какими судьбами он оказался в компании избранных, труд которых оплачивается в валюте. Валера — так звали капитана, не обладая сдержанностью и достоинством Владимира Ивановича, беспрестанно задавал вопросы о том, что попадалось ему на глаза, доводя Дмитрия временами до тихого бешенства, так как интересовало его все и одновременно — от основ мусульманского вероучения до особенностей крепления поклажи на одногорбых верблюдах афганских кочевников.

Наконец прибыл старенький «газик», и через двадцать минут все были в расположении полка. Надо сказать, что не только советников, но даже Дмитрия, видавшего в Афганистане всякое, первое знакомство с полком если не шокировало, то по меньшей мере привело в некоторое замешательство. Часть дислоцировалась в открытом поле, к которому примыкал заброшенный парк, точнее, заросли чахлых деревьев и кустарника. Ни казарм, ни столовой, ни штаба — никаких строений, кроме будки на контрольно-пропускном пункте, у которой, сидя рядком на лавочке, потел караул с советскими автоматами «ППШ» и в рогатых немецких касках времен Второй мировой войны. Строения, или дома, если их так можно назвать, все же были — это землянки, перекрытые куполообразными крышами из необожженного кирпича. Только зарывшись глубоко в землю подальше от прямых солнечных лучей, здесь можно было сохранять хоть какую-то прохладу. Но это стало понятно уже потом, а пока советники в компании командира полка следовали по бровке арыка к штабу.

Штабом оказался высокий шалаш из колючки, внутри которого умещалось два стола — для командира и начальника штаба — и несколько стульев. Это сооружение на языке дари даже имело название — «хар-хана», что в дословном переводе означает «дом из колючки», а литературно — попросту «шалаш», который в пустыне если и строить, то, конечно же, только из колючки. Когда все расселись внутри шалаша-штаба, солдаты начали поливать неплотные, хорошо пропускавшие свет стены водой из арыка — тогда-то и стало понятно, почему командир предпочел столь экзотическое сооружение любому другому. По существу, шалаш представлял собой естественный кондиционер: сухой ветер, продувая влажные стены, охлаждал воздух и создавал внутри вполне приемлемый для работы микроклимат.

Подали чай и сладости. Началась официальная часть знакомства. Дмитрий, переводя витиеватую приветственную речь командира полка, отметил для себя, что его внешность полностью повторяет образ злого восточного хана или бая, созданный к тому времени советским игровым и особенно мультипликационным кинематографом: грузный старик с покатыми плечами и нависающим над ремнем животом, суетливо вытирающий мятым платком пот с мясистой шеи и лица, украшенного необычайно толстыми губами и темными глазами навыкате. Но вот только взгляд у афганского начальника был добрый и улыбка, почему-то временами виноватая, совсем уж не соответствовала расхожему представлению о восточном деспоте. С трудом выбравшись из нагромождения образных сравнений и лестных эпитетов в адрес Советской страны и ее славных представителей, командир подчеркнуто внимательно выслушал идеологически выдержанные ответные приветствия и, переходя к делу, предложил соорудить для советников рядом со «штабом» еще одну хар-хану. Владимир Иванович деликатно отказался и попросил подыскать что-нибудь другое, полагая, что продуктивной работе более будет способствовать привычное прямоугольное пространство под плоским потолком. Опрометчивое решение, но слово не воробей…

Командир, очевидно, ожидал именно такого ответа, так как тут же пригласил всех осмотреть приготовленное помещение и направился по узким неухоженным дорожкам между деревьев в глубь парка. Добравшись до полянки, окруженной запыленными зелеными зарослями, он указал на сложенный из камня двухэтажный домик. Все его комнаты, кроме одной на втором этаже, которую предлагалось занять советникам, были заперты и использовались как складские помещения. Осмотревшись, Владимир Иванович дал согласие — его, видимо, впечатлила примыкавшая к комнате крытая веранда. Солнце уже стояло в зените, и казалось, что именно она, тенистая и продуваемая легким ветерком, станет надежным укрытием от полуденного зноя. Не тут-то было! Работать пришлось именно до полудня, и косые лучи такого же жаркого, как и днем, солнца заставляли советников беспрестанно двигать столы, следуя за ускользающей тенью, либо, плюнув на все, париться в комнате, раскаленные каменные стены и плоская крыша которой превращали ее в так любимую северными народами сауну, совершенно, однако, неуместную в столь далеком от привычных снежных равнин районе. Позднее за домиком закрепилось название «мушаверня» — от «мушавер», что на дари означает «советник».