Война никогда не кончается - [10]

"Эти игольчатые..." - пробубнил Сашок. Оказалось, что он решил попробовать пострелять игольчатыми минами (флашет-мины, которые вместо осколков разбрасывают сотни иголок). Для этого он выменял три ящика мин, которые собирался везти в багажнике. Уговаривать нас пришлось минут двадцать, ведь сдетонируй они, небо нам бы показалось с овчинку. Но все обошлось, и Сашок, очень довольный, пообещал выставить бутылку, когда приедем домой.

Когда мы вернулись, оказалось, что на базе случился аврал. Прорвало водопровод, несколько комнат в бункере затопило, в том числе, одно из помещений в оружейке.

Нас сразу же припахали перетаскивать боеприпасы. Мы с Габассо носили ящики с выстрелами для РПГ. Один из ящиков совсем прогнил, пришлось выложить его содержимое. К стенке пустого ящика приклеилась выцветшая бумажка. На ней можно было, различить расплывшуюся фиолетовую печать и подпись: упаковщица Петрова, 1982 г.

"Вот такой привет из СССР", подумал я.

Вечером озверевшие командиры провели с нами разъяснительную беседу. Накануне двух пацанов танкистов поймали за игрой в "Ицика". Это игра в "русскую рулетку", только вместо револьвера используют автоматическую винтовку. После принятия на вооружение М16, она прочно прижилась в боевых подразделения ЦАХАЛя. "Играют" в нее так так: в М16 вставляется легко ходящий магазин, затвор клинится в заднем положении, затем, одновременно нажимается, задвижка освобождающая затвор и кнопка фиксирующая магазин. При этом, винтовка держится на весу, так, чтоб магазин мог спокойно выскользнуть.

Освобожденный затвор скользит вперед, магазин выпадает. Затем винтовка наводится на желаемую часть тела, а курок спускается. Смысл заключается в том, успел затвор дослать патрон в ствол или не успел.

Сейчас, я понимаю, что это, мягко говоря, глупость, но тогда, в девятнадцать лет я не видел в "Ицике" ничего предрасудительного.

Армия старалась изжить эту игру всеми способами. Нас каждый раз пугали страшными карами, но всегда находился умник, бросавший: "Вам что, слабо?!". А другой умник доказывал, как ему "не слабо". Теперь горе-танкистов ждал суровый суд и вонючая камера "Келе арба" - четвертой армейской тюрьмы, где отбывали наказания за подобные провинности.

* Бехият абук - иракское ругательство.

Наконец-то мы возвращаемся домой. Колонна ползет, извиваясь по дороге в сторону израильской границы. Самые опасные участки мы уже проехали, в бронированном брюхе "сафари" царит расслабон. В машине почти все русские. Мы развалились на баулах и орем песню, Киса-Сашок подыгрывает на гитаре:

За Рекой, где мой дом,

Соловьи заливаются звонко.

Зеленеют луга

И деревья на Той стороне.

Ветер разносит русские слова над зелеными ливанскими холмами....

...Двадцать первой весны,

Жаркий день мне встречать на бетонке,

И колонна опять поползет через горы по ней

Проезжаем блокпост южно-ливанской армии, усатые дядьки с автоматами удивленно смотрят нам вслед, мы орем во все глотки:

На кабинах машин

Номера нарисованы краской.

Каждый час, каждый миг

Этой трассы нелегкой весом.

Измеряем ее

Нашей кровью солдатскою красной,

Да количеством мин, разорвавшихся над колесом.

"Хадаль лашир! Иштагатэм?! Ма корэ лахем?" (Прекратить пение, с ума посходили, что с вами происходит? ивр.) - надрывается рация. Но мы не слышим, мы орем эту песню, которую пели еще советские солдаты в Афгане, и балдеем от того, что мы целы и что едем домой!

Бензина под завязку, проверена запаска и техталон.

Теперь одна дорога у нас с тобой, Серега

Держи фасон.

Дать ротный поспеши нам

Команду: "По машинам".

Трамблер не заискрится,

Черт ладана боится,

А хочешь жить - бояться не резон.

Вот "хамсин" запылил,

Пыль с песком вперемешку глотаем

До зеленки чуть-чуть,

Ну а там то ли "да" то ли "нет".

А на Той стороне

Мама в школу сестру провожает,

И бабуля моя поливает цветы на окне

Над нами проносится звено "Апачей", глуша ревом двигателей последний куплет, из рации сыплются угрозы, мы продолжаем орать:

Под рукой теплый руль,

А педали и ствол под ногами,

И под боком земля,

Мне плюющая пулей в лицо.

Затопить бы ее,

Эту землю сухую слезами

Тех, кто здесь потерял

Своих братьев, мужей и отцов...

Несколько минут стоит тишина, потом водила стучит нам каской по броне. "Пацаны! - орет он, Шухер! Манаеки (презрительная кличка военных полицейских, сленг) на границе! Только что по рации передали! Шмон будет!". Облом! Сигарет можно везти по блоку на человека, у нас же гораздо больше. Леха сдвигает задвижку на бойнице и орет водителю, высунувшись из окна: "Славик! Славик, тормозни на повороте, мы барахло скинем!". Водила показывает ему большой палец. В кузове в это время кипит лихорадочная деятельность, народ вытряхивает распиханные по карманам разгрузок пачки сигарет в большой полиэтиленовый мешок. Габассо подтаскивает его к двери и ждет. Через несколько километров будет зигзаг дороги, который закроет нас от передних и задних машин. Дождавшись, Габассо швыряет мешок в кювет. Место это известное в "узких кругах", мешок не будет видно с дороги, но пацаны, сопровождающие колонны в обратном направлении, обязательно заглянут сюда. Им сегодня повезло, а нам нет. Из-за поворота появляется следующий за нами грузовик, из кузова тоже вылетает мешок. Из одной бойницы в канаву летит пистолет - кто-то вез домой "сувенир". Мы снова разваливаемся на сумках и затягиваем новую песню: