Война на три буквы - [64]

— Вы всех из этого фильтрационного центра выпускаете? — спрашиваю я его.

— Тех, кто прошел проверку регистрации, да, — неохотно отвечает толстяк.

— А были случаи, когда кто-то проверку не прошел? — допытываюсь я. Автоматчик поджимает губы. — Вы не можете ответить?

— Вы меня ни о чем таком не спрашивали. Вот так, — говорит он и куда-то уходит.

Елена пытается объяснить мне, что фильтрация луганчан нужна для того, чтобы не допустить на украинскую сторону сепаратистов.

По разбитой гусеницами пыльной дороге мимо фильтрационного центра проезжает колонна бронетехники. Военные и бойцы Нацгвардии с украинскими флагами едут в сторону Металлиста — небольшого поселка, располагающегося над Луганском, в нескольких километрах от Счастья. Металлист — это уже территория, подконтрольная «Луганской народной республике», там сейчас идут бои. Через эту же дорогу пролегает маршрут «зеленого коридора» для беженцев, который официально объявил штаб антитеррористической операции. Власти договорились, что с 10 до 14 там будет двустороннее прекращение огня на двести метров с одной и другой стороны дороги. Правда, через этот путь практически никто не ездит: слишком опасно, стреляют, несмотря на «коридор». Беженцы добираются до Счастья обходным путем, через станицу Луганскую.

— Завтра уже не поеду никуда, — сокрушается водитель маршрутного такси, только что привезший людей из Луганска. — Сплошная мука. Они ж обещали «зеленый коридор», а никакого «коридора» нет, езжу по таким дорогам, что никаких денег это не стоит. А тут еще этот цирк, фильтрационный центр какой-то. На фиг он нужен? Стоять лишний час.

За место в маршрутке пассажиры платят 50 гривен, около пяти долларов, хотя от Счастья до Луганска всего двадцать километров. После разговора с прибывшими становится ясно, почему водитель берет так дорого.

— Мы сегодня выехали в девять утра, а приехали только сейчас, — говорит беженка. На часах 16:00. — Там нет дороги, сплошные пески, нашу маршрутку трактор тащил. Трактористу пришлось отдельно денег давать. И сами шли кучу времени пешком, по колено в песке.

Женщина стоит босиком. Несмотря на семичасовую муку, она выглядит счастливой — радуется, что удалось выбраться. Ее дом, рассказывает беженка, находится в низине между микрорайоном Мирный и автовокзалом, который обстреливается «ополченцами».

— Они постоянно через нас стреляют, а те — в обратную, — говорит женщина, не уточняя, кто «они», а кто — «те», хотя очевидно, что речь идет об «ополченцах» и украинской армии. — Последнее время мы постелили в подвале матрас и там спали.

Из Луганска ее вместе с семьей вывезли волонтеры. Их посадили в автобус на площади перед старым железнодорожным вокзалом. «Иначе, — говорит она, — не выехать: на блокпостах бандиты стоят».

Похожей деятельностью занимаются и представители «Луганской народной республики»: они организовывают транспорт для отправки луганчан в Россию. Так уехать проще, объясняет беженка: «ополченцам» выгодно создавать статистику беженцев в РФ, чтобы доказать, что в Луганске никто не поддерживает Украину.

«Дамы и господа, пришло время бокса», — доносится искаженный мужской голос из автомата с боксерской грушей, установленного возле закрытого продуктового магазина на трассе. Следом за объявлением включается восьмибитная версия песни Pink Floyd — The Wall. Проходящий мимо беженец ненадолго задерживается возле автомата, как бы раздумывая, пришло время бокса или еще нет. Автомат повторяет объявление, и мужчина уходит.

По пыльной дороге снова проезжает колонна бронетехники. Где-то неподалеку раздается несколько взрывов. Никто из приезжих уже не вздрагивает.

К развилке подъехали наблюдатели из ОБСЕ, и вокруг них моментально собирается группа беженцев.

— Заканчивайте это, а? — обращается к представителю миссии водитель маршрутки. — Неважно, кто победит, хоть китайцы! Понимаете, моя сестра уже которую неделю из погреба не выходит, боится, что на улице ее сразу снаряд убьет. Это даже хуже, чем в Славянске. Я посмотрел, какие там разрушения, и вот что скажу: это в сравнение не идет с Луганском.

Представители миссии понимающе кивают.

— Помогайте, оно же никому не нужно, — добавляет маршрутчик. — Пройдет время, и вот увидите, вскроется, кто на этом заработал.

Из машины с повязанной на боковое зеркало белой тряпкой выходят две девушки. Одна из них, постарше, со строгим лицом, завидя проезжающих мимо украинских солдат, подпрыгивает и принимается махать им рукой.

— Давай их приветствовать, Алла, давай! — подначивает она подругу. Та вздыхает с каким-то печальным облегчением.

— По Луганску теперь почти никто не ездит, только дорогие тачки, — принимается рассказывать Алла. — Это «ополченцев», отжатые. И вы знаете, пусть говорят что угодно, но я точно знаю, что они пуляют со всех сторон. Люди же видят своими глазами, как они стреляют на аэропорт, а мы у них, получается, сзади щитом стоим. Понятное дело, что армия стреляет в обратную, но они же провоцируют.

Старшая подруга поддакивает и добавляет:

— Нас еле выпустили, на блокпосту хотели машину отнять. Она служебная, с киевскими номерами. А они как говорят: имущество республики, оккупированная территория, забираем для нужд ЛНР...