Война на три буквы - [10]
Я ночую в КМДА після дня, коли вбили Олександра Музич-ка й затримали кількох активістів «Правого сектора» в Полтаві. По всьому Майдану вже висять портрети Сашка Білого з чорною стрічкою, але я не чув, щоб із нього особливо робили героя.
— Если «Правый сектор» с ментами стреляться начнет, вообще весело будет, — каже Донцов. — Мы покамест храним нейтралитет. Но если это будет невозможно, нам, конечно, интереснее в ментов стрелять, чем в «Правый сектор».
Брат «Че Гевари»
Біля КМДА кучкується група людей. Сваряться між собою. Часом на підвищених тонах. Є п’яні, але менше, ніж у якомусь гуртожитку чи в мене на районі ввечері. Проблема лише в тому, що в одного з п’яних — «калаш». Згадую історії, як сьомий поверх бився з восьмим: посварилися за те, «хто більше зробив для революції».
Багато бахвальства. Повний охоронець розповідає писклявим голосом бородатому двометровому чуваку:
— Ти Че Гевару знаєш вєдь? Такой з бородой.
— Е-е-е. А! Ну да!
— Знаєш, хто ето? Мій рідний брат! Це он мене сюда визвал.
(У кінці травня, під час повторного дослідження Майдана, автор і справді зустріне того брата, чоловіка на прізвисько Че Гевара — в береті, з бородою й деякою портретною схожістю.)
Чекаючи на зачистку
О першій тридцять — тупіт ніг. Натовп хлопців із палицями. На ходу застібають бронежилети. Між них — двоє з «калашами». Ломляться в бік барикади біля ЦУМу. Через десять хвилин повертаються.
— Знову здалося? — питає писклявий брат Че Гевари. — І так кажду ночь. Я щас скажу, шо дальше буде. З боку Майдану прибіжать нам помагати.
Він сміється.
Невдовзі з боку Майдану і справді підбігає інша група.
Натовп розсмоктується: хтось іде спати, хтось у бік Майдану — шукати пригод.
О другій ночі повз мене пробігають на вихід двоє підлітків, років по п’ятнадцять-сімнадцять. На ходу заправляють за пояси пістолети.
— Не махайте ними так! — кричить підліткам дядя Толік, авторитетний літній охоронець з автоматом.
Спускається сотник однієї з груп, що живуть у КМДА. Скаржиться, як важко йому контролювати своїх.
— Тому я й кажу, переїжджати треба! — зітхає дядя Толік. — А то ж 500 «тітушок» в одному будинку.
Параноїдальний охоронець приводить за шкирку якогось чоловіка. Апелює до дяді Толіка:
— Он ходит и слушает! Ходит и слушает, что мы говорим!
Спускається сотник затриманого, свідчить, що той свій.
Я згадую, як ходив у туалет робити записи, щоб не забути точні фрази. А якби хтось зайшов? Згадую, що у мене фотоапарат під курткою, хоч я й фоткав лише артефакти, а не людей. Намагаюся триматися під захистом дяді Толіка з автоматом.
— У меня крыша едет! Крыша едет! — скаржиться параноїдаль-ний охоронець.
Повз нас пробігає хлопець із довгим чорним волоссям і вогником в очах. Показує рукою на свій телефон:
— В три часа ночи «Альфа» штурмует. Зачистка. Полная. Серьезные люди звонили.
Ця повна зачистка є архетипом у КМДА. Але о четвертій ранку дядю Толіка знову змінює Донцов, а о п’ятій я не витримую і йду спати. Змушую себе бодай роззутися, вмощуюся серед інших бійців і вирубуюсь.
Артем Чапай, Insider
2 квітня 2014
Часть майдановцев позже запишутся в Национальную гвардию. Часть пойдут в добровольческие батальоны. О нескольких автору достоверно известно, что они принимали участие в обороне села Пески возле Донецкого аэропорта.
На оставшихся — и новоприбывающих — все более будет давить общественное мнение и власть. Почти через полгода, после неудачной попытки 7 августа, Майдан окончательно зачистят от палаток 9 августа 2014-го.
Московское время
Посредине озера Донузлав стоит одинокий корабль — героический «Константин Ольшанский». Когда-то именно он эвакуировал из Ливии, где разгоралась гражданская война, украинцев и граждан других стран.
В ночь на 6 марта он оказался заблокирован российскими военными вместе с другими украинскими кораблями.
После того как состоялся «референдум», «Ольшанский» отошел от пристани и к берегу с тех пор не возвращается.
— Как только пришвартуемся, нас тут же атакуют, — говорит капитан Дмитрий Коваленко. И печально добавляет: — Завтра все окончательно решится. Стоять на озере мы больше не можем. Это конец.
По традиции, на закате на корабле спускают украинский флаг. С берега слышно, как играет гимн. Шлю капитану смс-ку: «Слава Украине!»
Никогда не думала, что буду вот так запросто слать подобные сообщения героям, пусть и проигравшим. Не их же вина, что так получилось.
Несколько дней назад я сидела в кабине Коваленко и слушала его истории и истории его соратников. Маленькая комнатка, полки с книгами про военных и корабли, крохотная тахта, сваренный кофе на подносе.
Каждый час слышалось, как в озеро с корабля вылетала граната. Командиры выглядели сильными и смелыми, шутили, что в случае атаки пальнут из пушек — «этим мало не покажется». Они понимали, что их бросили на произвол судьбы, но точно знали, что не намерены переходить на сторону оккупантов.
Вряд ли перейдут. Просто сложат полномочия и уедут подальше с захваченной земли.
Воинские части в Крыму окружены, повсюду военные переходят на сторону России. Но не все: есть такие, которые намерены стоять до конца.
Звонят из Севастополя: российский спецназ вынудил их разоружиться, приказал новый командир — раньше он был заместителем бывшего «проукраинского» командира. И тем не менее, они по-прежнему рассчитывают на защиту Киева.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.