Война кротов - [69]

— И не надо глупостей. Не то язык отрежу. Оставлю себе на память. Веришь?

Пленник громко засопел. Слишком громко. На всякий случай Сайгон соорудил ему кляп, пожертвовав на это дело его же галстук.

В глазах всё плыло и качалось. Укусы гарпий, усталость последнего перехода, глоток чая — всё это сложилось вместе, едва не уронив святошинца в забытьё.

Он всё видел и ощущал, сознание оставалось ясным, но движения… Его словно окунули в озеро с протеями и заставили бежать стометровку по дну. Надо быстрее, а ты едва переставляешь ноги…

Кстати о ногах. Пошевелился большой палец на правой, что Сайгона неимоверно обрадовало. Оказаться на чужой станции парализованным и в компании двух трупов — это забавно, но вряд ли полезно для здоровья. За такое казнят. Особенно тех, кто едва ползает.

Сколько времени прошло, прежде чем очнулся Фидель, Сайгон не знал. Время растянулось до бесконечности, оно было липким, как горячая смола. Сайгон грезил наяву.

Он лежал в палатке на станции Университет, и он же, падая и вставая, шёл по Шулявской. Дыхание с хрипом вылетало из его горла. Простреленная нога болела, повязка на животе пропиталась кровью. Но никто не спешил к нему на помощь, хотя людей вокруг было больше чем достаточно.

…Да-да, Шулявская населена! Не Обитель Скорби, пристанище отверженных мутантов, а живая станция с обычными людьми!

Рядом с ним шёл Че. Вместо седины, заплетённой в дреды, у него почему-то густые прямые волосы. И морщин на лице почти нет. Как такое может быть?!

Че нёс завёрнутого в рванину Ункаса, и тот вовсе не был похож на кошмарное существо, что Сайгон видел в Обители Скорби. Из-под тряпья выглядывала рожица обычного мальчонки, от силы полугодовалого. Как же Сайгон определил, что это Ункас? Он просто знал.

А ещё он знал, что Шулявская процветала, пока на неё с поверхности не спустились двое мужчин с малышом. Чужаки были обречены. Пятна радиационных ожогов покрывали открытые участки кожи: лица, кисти, шеи. Мужчины едва стояли на ногах от потери крови. Оба были ранены и держались только на стимуляторах. И один мальчишка чувствовал себя отлично, будто и не побывал в разрушенном городе.

Старцы, управляющие станцией, решили, что пришлые — воры и убийцы, за ними была погоня, а значит, нельзя привечать их на Шулявской. Старцы хотели убрать мужчин, устроивших привал на рельсах у входа в туннель. Они подослали убийц, вооружённых топорами. Зачем тратить патроны на смертельно раненных, беспомощных и обреченных? Их надо просто добить. Забить.

Но малыш расплакался, тем самым предупредив чужаков об опасности.

Катаной Сайгон — тот, чьими глазами сейчас смотрел Сайгон, — разрубил одного убийцу от ключицы до пояса, а второму отсек кисть руки вместе со ржавым топором.

— Мы останемся здесь. И никто нам не помешает, — заявил он громко, чтобы слышали все.

Тогда старцы решили избавиться от пришлых хитростью. В знак примирения они принесли початую банку сгущённого молока для мальчика и пару жареных крыс для мужчин. Пища была отравлена. Крысами незваные гости побрезговали.

А отведавший сладкого Ункас забился в корчах. Тельце его корёжило и ломало. Яд не убил его, но страшно изуродовал. Сделал из малыша нечто… Нечто… Нечеловеческое. Другое.

Вот тогда меч Сайгона спел скорбную песнь по обитателям Шулявской. Он крошил и сёк, он не жалел никого. Поделка из супермаркета не разрубит поручень, но самурайский меч это сделал запросто.

Он оставил в живых лишь одного старика и его маленького внука, рыжего и вихрастого.

Этому старику Сайгон вручил Ункаса, повелев растить его как родного, ухаживать за ним, исполняя все его прихоти.

— Будет жить мой сын — будет жить и твой внук. — Сайгон увёл с собой рыжего мальца.

…И очнулся.

Вынырнул нз озера, кишащего протеями, пробежал стометровку.

— Это не я, — прошептал он.

— О чём ты, малыш? — Фидель сидел рядом, разминая затёкшую шею.

— Это не я! Не я устроил бойню на Шулявской!

Фидель внимательно посмотрел на Сайгона. Он встал сам и помог подняться Че. Обхватив голову руками, Мышка на коленях раскачивался из стороны в сторону.

Да уж, досталось спасателям. Хорошо хоть, с ногами опять порядок, будто и не было паралича. Разве что лодыжки ноют.

Сайгон пнул хозяина палатки. Тот жалобно заскулил.

— Лектор и Гильза в коме. — Растаман прятал взгляд, будто в том его вина. — Передозировка чаем. Моей аптечкой им не помочь. Такие дела… А всё из-за этого. Только ведь оклемались!

Носок ботинка Че хлёстко приласкал рёбра хозяина палатки.

— Хватит. — Сайгон наклонился к пленнику и вытащил кляп.

Пленник шумно втянул воздух. Сайгон сообразил, что ему нехорошо, и развязал руки, чтобы он воспользовался снадобьем из баллончика.

— Я продал ферму, — сказал Викентий Бенедиктович.

— Что?!

— Я продал ферму, — повторил он. — У меня были долги за лекарство. Без этого спрея я не выжил бы. — Он показал серебристый баллончик и кивнул на трупы на полу. — Его делают… делали… эти двое. Только они знали состав и держали его в секрете.

Трупы запишите на счёт Сайгона. Подобьем баланс на Страшном суде.

— Теперь, когда закончится спрей, я… я обречён.

Надо же, этот урод думает только о себе! Он чуть не отправил на тот свет шестерых, а беспокоит его только астма. Уж так устроен человек, что на прочих ему плевать. Неужели все люди так устроены?