Война и мир в его жизни - [6]

Стемнело, оставалось ждать рассвета, не отходя от своих машин и не теряя надежды, что немец за ночь не сумеет пробиться к заблудившимся ИЛам. С первыми проблесками утра, разрывая в клочья туман, Полинин, прыгая по кочкам, оторвался от земли в поисках бензина в Моздоке. Моздок находился в 10 минутах лета и встретил нежданного гостя опустевшим аэродромом, с которого уже неделю тому назад взлетели последние самолеты. В городе у склонявшихся без дела подозрительных военных удалось выяснить, что есть еще один аэродром, километров в 10 от города, куда добираться придется пешком. Итак 2 часа пеших поисков, и измученный Полинин предстал перед очами (да, именно очами) командира авиационного полка, усталой женщины, которая, не выспавшись после ночных бомбардировок на знаменитых учебных самолетах У-2 авиаконструктора Поликарпова, сурово отчитывала нежных девушек в армейской форме и в запыленных сапогах.

Женское сердце, как правило, более отзывчиво к чужой беде, и через несколько минут Полинин на старом бензовозе ехал на моздокский аэродром, чтобы дозаправить свой самолет и прихватить пару канистр с бензином для самолета своего напарника. Через час незапланированное воздушное приключение благополучно завершилось, если не считать неожиданных и болезненных судорог, которые весь вечер мучили Ростислава после того, как он вместе с Сухановым благополучно приземлились в Махачкале. Здесь их ожидал командир полка, который уже сутки безуспешно пытался найти звено самолетов, затерявшееся в степях Калмыкии. Он пришел в себя, только узнав о воздушной схватке, и понял, что предъявлять претензии вновь испеченным юным пилотам, выполнявшим решение командира звена, было бессмысленно. Через несколько дней после прибытия на фронт в одном из очередных боевых вылетов Суханов погиб.

И вот на первой годовщине полка рядом с истинными работягами войны – механиками самолетов, оружейниками, мотористами, связистами, сидели всего лишь два летчика, оставшихся в строю после открытых схваток с безжалостным Молохом. Один из них был Полинин, а другой – комиссар полка Фолкин. С той только разницей, что первый имел на своем счету зэке более 70 боевых вылетов, а второй – всего пару. Конечно, чем старше начальник, тем меньше у него возможности лично совершать рядовые штурмовки и отвлекаться от мелочей и сложных проблем повседневной жизни воинской части. Но это не помешало полковнику Губрию, командиру дивизии, в которую входил 47 штурмовой авиационный полк, стать в боях за Севастополь Героем Советского Союза и совершить много десятков боевых вылетов.

Проносившиеся в голове морского лейтенанта картины недавнего прошлого надолго отвлекли его от серого фона настоящего, в которое предстояло ему окунуться окончательно во исполнение суровой надписи в медицинской книжке. Однако жизнь продолжалась.

Узнав о местоположении штаба, а точнее учебной части Военного института иностранных языков, он поднялся на второй этаж одной из нескольких обшарпанных казарм, держа в руках телеграмму, в которой летчику-инструктору старшему ВОК ВВС ВМФ лейтенанту Полинину Р.К. надлежало явиться в данное учебное заведение для сдачи вступительных экзаменов, а точнее экзамена по языку в связи с наличием золотого аттестата средней школы.

– На сдачу какого языка Вы претендуете? – спросил его начальник учебной части Военного института полковник Шатков.

– Хочу попытаться сдать немецкий или, в крайнем случае, французский – ответил Полинин.

– Вы что, на фронте работали переводчиком?

– Нет, летчиком-штурмовиком 47 ШАП ВВС ВМФ.

Ответ Полинина настроил начальника учебной части более приветливо, и он, предложив летчику подождать, приказал по телефону прислать экзаменаторов с кафедр немецкого и французского языков.

Первой явилась представительница самого грустного для незамужних женщин возраста, маленькая серая мышка, с отсутствием всяких признаков женского шарма на лице. Без предисловия «мышка» заговорила по-немецки с абитуриентом. Прилично понимая немецкую речь, морской летчик, особенно не тушуясь, отвечал ей скорее всего грамматически несовершенными фразами, которые остались в его голове еще из далекого детства. Немецкий он начал учить в пять лет. В профессорском доме считалось неприличным вырастить сына без знания иностранных языков и музыки. В то время наиболее приемлемыми вариантами считалось найти женщину, способную совмещать некоторые функции домашней прислуги со знанием иностранного языка. Отец Полинина свободно говорил по-немецки (его мать была немка) и по-польски (в Польше он вырос) и старался приобщить ребенка к принятому в цивилизованных странах образованию. В 20-х годах иностранный язык считался буржуазной дисциплиной, а изучать советовали самостоятельно эсперанто – искусственный язык пролетариата всех стран. Немецкий язык для Ростислава был выбран прежде всего потому, что преподавателей других языков, способных выполнять функции прислуги, не было, а прислуг, говорящих по-немецки, сколько угодно, что объяснялось довольно просто: на Кавказе нашли себе приют много одиноких женщин из стран Прибалтики, находившихся в то время в подвешенном состоянии между Россией и Германией.