Война и люди - [66]

Когда волна атакующих откатилась, я осмотрелся, поискал глазами майора Фельдмана.

Он был ранен и сидел неподалеку от нас. Вместе с ординарцем подползли к нему и оказали первую помощь. Через несколько минут Фельдман потерял сознание. Его немедленно отправили в медсанбат.

Лишь на НП дивизии, на вершине Маковицы, мне стал понятен смысл вражеской контратаки. Хортисты хотели перерезать единственную дорогу, по которой снабжались все части корпуса, задержать наши резервы. А дорога эта и проходила через Яремче. Но мало ли чего им захотелось!

...Хортисты бежали. С вершины Маковицы было видно, что все село Микуличин забито техникой. На мосту через Прут — пробка. Около реки — возня, суматоха. Командир 4-го стрелкового полка полковник И. Н. Дружинин вызвал командиров поддерживающих его артиллерийских дивизионов — Паниоти и Шаломова.

— Сколько нужно снарядов, чтобы уничтожить мост? — спросил он.

— С десяток, — ответил Паниоти. — Но мост не моя цель.

— Да нет, — возразил Шаломов. — Пять стодвадцатидвухмиллиметровых, пожалуй, хватит. Мост-то у них, верно, заминирован.

— Действуйте, — отдал приказ Дружинин.

Шаломов по телефону подал команду. Из-за обратных скатов высоты ударила гаубица... Недолет. Командир внес поправку. Перелет... Третий снаряд ударил рядом с мостом. А следующий попал почти в мост, и тут же над ним взметнулся огромный столб огня и дыма. Как и предполагал артиллерист, мост был заминирован и взлетел на воздух от детонации. У противника началась паника. Мы хорошо видели, как солдаты бросались в реку, спеша переправиться на ту сторону.

В этот же день наши части заняли Микуличин, а к вечеру подошли к Ворохте. Здесь, у Ворохты, произошел любопытный случай.

Брать ее должен был батальон, которым командовал капитан Киричок. Противник буквально засыпал наши позиции снарядами и минами. Огонь был настолько плотен, что не давал подняться. А нашим артиллеристам никак не удавалось уничтожить батареи врага. Позиции, которые они занимали, были почти неуязвимы для нашего артогня.

Командир дивизии полковник В. Е. Васильев нервничал: срывалась атака. Он позвонил Киричку.

— Ну вы хоть меры какие-нибудь принимаете по подавлению батарей?

— Так точно, — последовал ответ. — Послал командира седьмой роты лейтенанта Чемиса с группой добровольцев.

— Сколько с ним?

— Сам — седьмой.

— Ну что сделают семь человек против двух батарей?!— рассердился полковник Васильев.

...И вдруг артиллерийская батарея противника открыла огонь... по своей же минометной батарее. Да какой точный!

— Что это хортисты, с ума посходили, что ли? По своим бьют, — брови полковника от удивления поползли вверх.

Однако никакого чуда не было. Просто лейтенант Чемис вместе с сержантом Ефремовым и другими бойцами из отважной семерки пробрались в тыл вражеской батареи и забросали орудийные расчеты гранатами. А поскольку орудия достались смельчакам целехонькими, они повернули стволы в обратную сторону и угостили «по-соседски» вражеских минометчиков. К 11 часам утра батальон взял Ворохту.

В архиве сохранились данные о потерях противника в полосе наступления 18-й армии. С 23 июля по 10 августа было убито и ранено свыше 11 500 солдат и офицеров; уничтожено: 52 танка и самоходных орудия, 96 орудий разного калибра, 458 пулеметов; захвачено: пленных свыше 10 000, 335 орудий разного калибра, 54 танка и самоходных орудия, 5278 винтовок и автоматов.

Таким образом, за десять дней боев наш корпус, действуя в составе 18-й армии, прорвал оборону противника на подступах к Яблоновскому перевалу, нанес тяжелое поражение 18-й и 25-й дивизиям противника, преодолел два хребта, овладел двадцатью шестью населенными пунктами. Это позволило нам в дальнейшем начать наступление с более выгодных позиций и взламывать уже не предпольные оборонительные рубежи, а главную полосу обороны противника в горах.

Но прежде чем говорить о том, как развертывались события в дальнейшем, мне хочется рассказать об одном эпизоде, который произвел на меня большое впечатление и потому на всю жизнь запомнился.

За Ворохтой одна из наших частей заняла небольшую деревушку. Каково же было удивление бойцов, когда они увидели над самым высоким в деревне домом гордо развевающийся на ветру красный флаг.

Кто водрузил его?

Вскоре отыскался пожилой вислоусый гуцул.

— Цэ я, — сказал он. — Я повисыв. А що?

— Где же ты отыскал его, дед?

— А цэ... по-вашему, по-российски сказать, из сильради. Ото ж колы тут Совецька влада попэрше була, циею скатьоркою стал у сильради покрывалы. А потим нимци прыишлы, та ции... бандеры. А им, злыдням, червоный колер дуже нэ подобается. Ну я и заховав. А зараз, бачитэ, сгодылась. Так що добро пожалуваты наший ридний Совоцькой влади. Ласково просымо, Панове и товарыгцы! — Гуцул низко поклонился, а когда выпрямился, в глубоких впадинах его глаз сверкнули слезы радости.

Недолго была здесь Советская власть. Недолго. Но, видно, успела оставить след в сердце старого гуцула, покорить ого душу. Такая уж у нее, у Советской власти, сила!

В середине августа корпус по приказу командующего фронтом встал в оборону. К этому времени мы занимали очень широкий фронт и практически уже не могли наступать. Для этого у нас не хватало пи сил, ни материально-технических средств. Кроме того, необходимо было подтянуть тылы, произвести перегруппировку. Мы стояли непосредственно перед главными хребтами Карпат и понимали, что с ходу их не перемахнешь.