Война и честь - [69]

Тем не менее, в конечном счете, все усилия центристов — и даже открытая поддержка самой королевы — не привели ни к какому заметному результату. Слишком умело были направлены смертоносные стрелы. Хонор знала, что они с Хэмишем продолжают пользоваться популярностью среди мантикорских избирателей, но она знала и то, что позиции их обоих стали намного менее прочными. Их не могли заставить покинуть Палату Лордов, но буря общественной критики, вызванная предполагаемой супружеской изменой, отражалась на их товарищах по партии в Палате Общин. Центристы теряли доверие избирателей. Их лидеры превратились из полезных союзников в помеху. И, что самое важное, из-за Хэмиша и Хонор их партия теряла опору в палате, где это было особенно важно, в палате, которую Высокий Хребет и его союзники еще не контролировали.

Но как бы ни было плохо графу Белой Гавани, Хонор приходилось ещё хуже. Видя его неисчерпаемую энергию, трудно было поверить в то, что Хэмишу Александеру исполнилось сто три стандартных года — почти на пятьдесят лет больше, чем ей. Впрочем, в обществе, где практиковался пролонг, где продолжительность жизни доходила до трех стандартных веков, такая разница в возрасте значила очень мало. Но Хэмиш принадлежал к самому первому поколению мантикорских реципиентов пролонга. Большинство реципиентов пролонга первого и второго поколения, по крайней мере до начального периода зрелости, росли в окружении родителей, бабушек, дедушек, дядей и тёть, не получивших пролонга. Глубинное отношение сверстников Хэмиша к проблеме возраста и, особенно, к значимости разницы в возрасте сформировалось в обществе, которое еще не привыкло к тому, как долго могут жить люди — и они сами в том числе.

Было еще одно существенное обстоятельство. Ранние, менее совершенные версии пролонга останавливали физический процесс старения на более поздней стадии — по крайней мере в косметическом смысле. Поэтому, как и у большинства реципиентов пролонга первого поколения, черные волосы Хэмиша были щедро усыпаны серебром. Морщины и “гусиные лапки” недвусмысленно старили его лицо. В допролонговом обществе его можно было бы принять за энергичного мужчину лет сорока пяти или пятидесяти с небольшим. Но Хонор получила пролонг третьего поколения. Ее физический возраст соответствовал неполным тридцати, и для многих зрителей, следивших за развитием сюжета, она смотрелась как “молоденькая”. Как Иезавель[15]. Для них “предательство” графом леди Белой Гавани после стольких лет нерушимой верности объяснялось только тем, что она соблазняла его и неотступно преследовала.

Оставалось радоваться одному: ей удалось уговорить обоих родителей спокойно отсидеться на Грейсоне. Кое-кому пришлось бы очень плохо, если бы её отец находился сейчас в Звездном Королевстве, ибо Альфред Харрингтон был вежливым и мягким человеком, но Хонор прекрасно знала, от кого унаследовала свой взрывной характер. Мало кто видел, как её отец выходит из себя; и не все видевшие выжили. Впрочем, это было ещё в те времена, когда он служил в военном флоте, и сам он почти никогда не говорил об этом даже с ней.

А с мамой было бы еще хуже. Намного хуже. На Беовульфе, в том мире, где родилась Алисон Чоу Харрингтон, общество хохотало бы как безумное над идиотской идеей о том, что чьи-то сердечные дела могут волновать кого-то еще, кроме непосредственно задействованных сторон. Суть брачных обетов Александеров на весах общественного мнения Беовульфа имела бы свой вес, но беовульфианцы заключили бы, со здоровым рационализмом, что если оные задействованные стороны — все задействованные стороны — решили видоизменить свои обеты, то это их личное дело. В любом случае, сама мысль о том, что личная жизнь способна повлиять на политическую, была для них смехотворна.

В этом смысле Алисон Харрингтон, несмотря на то что уже почти целый стандартный век была гражданкой Звездного Королевства, во многом оставалась истинной уроженкой Беовульфа. И матерью Хонор. Её последние письма излучали такую раскаленную добела ярость, что Хонор каждый раз вздрагивала, когда представляла себе, как развернулась бы Алисон на каком-нибудь там “В огонь”. И не дай Бог им с Региной Клозель оказаться в одной комнате. Её мать была миниатюрной женщиной, но древесные коты тоже невелики.

* * *

Последняя мысль вернула Хонор к действительности. Она подняла глаза на королеву и вздохнула.

— Я не знаю, Елизавета, — сказала она.

Голос прозвучал глухо и выдал её. Плечи её опустились, она устало потерла глаза правой рукой.

— Я просто больше не знаю, что может нам помочь. Возможно, отъезд на Грейсон — это ошибка, но я знаю наверняка только одно: каждый день, который я провожу здесь, появляясь на заседаниях Палаты Лордов, кажется, делает ситуацию только хуже.

— Это моя вина, — грустно ответила Елизавета. — Мне следовало управляться лучше. Вилли пытался меня уговаривать, но я была слишком зла, слишком обижена, чтобы слушать. Вбить в мою голову немного здравого смысла был способен только Аллен Саммерваль, а он умер.

— Елизавета... — начала Хонор, но королева покачала головой.

— Мне следовало сдерживаться, — сказала она. — Действовать разумно, пока не найдется способ расколоть их. А я объявила им войну. Естественно, они только сплотились!