Война и честь - [60]

Последние слова она произносила особо несчастным тоном. Зилвицкий пожал плечами.

— Тебе не нравится убивать. — Его рокочущий бас был мягким, но непреклонным. — Мне тоже. Но я не собираюсь мучиться бессонницей из-за больных на голову ублюдков, впутавшихся в торговлю генетическими рабами. И тебе бы не стоило.

— И я не собираюсь, — сказала она с невеселой улыбкой. — Да, я понимаю. По крайней мере, умом. И в философском смысле тоже. Но как бы я ни ненавидела рабство и всех, кто к нему причастен, где-то в глубине души я все равно не могу смириться с тем, что правосудие вершится неправедными методами. — Её улыбка стала совсем кривой. — Ты думал, что за сколько лет общения с кровожадными террористами я должна была избавиться от брезгливости?

— Не от брезгливости, — поправил Зилвицкий. — От неумеренной принципиальности, пожалуй. Но, знаешь, принципы, в общем и целом, штука неплохая.

— Может быть. Но давай будем честны. Мы с Джереми — и с Баллрумом — слишком долго были союзниками, чтобы я притворялась, будто не знаю, чем именно занимаются он и его “террористы”. И что я, помогая им, молчаливо попустительствую этому. Так что, по крайней мере частично, мое сегодняшнее расстройство объясняется тем, что на этот раз, боюсь, всё произойдет буквально на пороге моего дома. Что, наверное, несколько лицемерно с моей стороны.

— Это не лицемерие, — возразил он. — Такова человеческая натура. И Джереми знает о твоих переживаниях.

— И что с того? — спросила она.

— А то, что вряд ли он пойдет здесь, в Звездном Королевстве, на такие радикальные меры, которых ты опасаешься. Джереми Экс никогда не оставит в покое работорговцев с их клиентами. Но он еще и твой друг, и пусть даже мы накрыли не всех, кто был в списке, но Звездное Королевство — образец добродетели в сравнении с Силезской Конфедерацией и Солнечной Лигой, если говорить о генетической работорговле. Я уверен, ему на много лет вперед хватит силли и солли, которые также были в списке, без распространения охоты на Мантикору. Тем более, если нам с тобой удастся продолжать давить наших домашних свиней без того, чтобы Джереми сделал из них фарш.

— Ты, пожалуй, прав, — сказала она, подумав, — Но, заметь, прав только потому, что ему действительно есть кем ещё заняться. И я не уверена, что наш нажим и дальше будет результативным, после того как Высокий Хребет и эта законченная задница МакИнтош ухитрились своими подковёрными играми “минимизировать потери”.

— Давай не забывать о Новом Киеве, — ответил Зилвицкий, и на этот раз в его глубоком голосе прокатился грохот сдвигающихся тектонических платформ. — Что бы там кто ни думал, у Высокого Хребта и МакИнтоша ни черта бы не вышло без её позволения, — прорычал он на вопросительный взгляд графини.

Леди Кэти начала было открывать рот, но он жестом прервал её.

— Я не говорю, что они были настолько глупы, чтобы напрямую втянуть её в свои махинации, когда спускали дело на тормозах. Но она, как любой долбанный аристократ, взявший сторону Высокого Хребта, и пальцем не пошевелит, если при этом есть риск раскачать лодку и позволить Александеру сформировать правительство. Тем более, что ей всего-то и надо было закрыть глаза на такую ерунду, как генетическое рабство!

— Ты прав, — помолчав, с огорчением признала графиня и вновь заходила по комнате. — Я знаю, многие думают, что я слишком однобоко воспринимаю вещи, когда речь заходит о рабстве. Остальные считают, что я на нем помешалась. Пожалуй, они даже правы. Но каждый, у кого рабство не вызывает ярости, проваливает тем самым тест на элементарную человечность. Кроме того, как они могут говорить о борьбе за гражданские права, защиту закона, улучшении социальной политики и всех этих благородных материях, о которых так глубокомысленно вещает направо и налево Марица Тернер, если закрывают глаза на торговлю человеческими существами — созданными и выведенными специально под чей-то заказ? Где же тогда их благочестивые принципы?

Её голубые глаза сверкали, бледные щеки горели от гнева, и Антон Зилвицкий откинулся на спинку стула, в который раз залюбовавшись ею. Друзья в шутку называли её “Леди-Скакун”, и недаром. В её неутомимости и взрывном темпераменте явно проглядывало что-то от породистой кобылицы. Но не только. Было в ней что-то ещё, что-то смутно ассоциирующееся с охотничьим голодом сфинксианской гексапумы. Зилвицкий был одним из очень немногих людей, которым было дозволено видеть обе её ипостаси, и он находил их равно привлекательными, каждую по-своему.

— То есть ты, если я правильно понял, не считаешь графиню Нового Киева идеальным лидером либеральной партии? — иронично спросил он, и она невесело хмыкнула.

— Если у меня и были какие-то сомнения, они рассеялись в тот самый момент, когда она согласилась лечь в парламенте под Высокого Хребта, — резко объявила графиня. — Может, там и были сиюминутные тактические выгоды, но долгосрочные последствия будут катастрофическими. Как для нее, так и для всей партии.

— Значит, ты согласна со мной, что рано или поздно правительство Высокого Хребта зашатается?

— Разумеется, да! — Она смотрела сердито. — А что ты ожидал от меня услышать?! Что это еще за игра в угадайку? “Двадцать вопросов”