Война Фрэнси - [10]

Еще Джо сказал, что в Терезине довольно терпимо, хотя людей очень много. Но когда карантин закончится, нам определят постоянное место жительство, и мы непременно привыкнем к новой обстановке. Его слова не уняли всех наших тревог, и мы вернулись в конюшни, где папа в полном отчаянии сидел на полу, скрестив ноги. Пока нас не было, разнесся слух, что Терезин — лишь первая остановка на долгом пути. Затем раздали новые, розовые бланки, и мы поняли, что слухи были правдивы. Лишь немногим, в их числе была и я, вручили бланки белого цвета, означавшие, что я остаюсь в Терезине. Я попыталась убедить родителей, что это какая-то ошибка и Джо все уладит, но их оптимизм исчез бесследно. Я уверена, что папа умер именно тогда, хотя на самом деле он прожил еще несколько дней. Этот великолепный джентльмен, офицер армии Австрийской империи, этот эстет теперь сидел на полу, скрестив ноги в ворохе грязной соломы. Слезы текли у него по лицу, когда он пытался сказать мне все то, что за двадцать два года моей жизни ему не позволяли произнести гордость и запреты. Он говорил, что дочь — центр его вселенной, как он любит меня и что не сможет жить без меня. Mutti и я замерли, оглушенные неудержимым потоком признаний. Каждая из нас по-своему считала, что знает его, но мы никогда не видели ничего, даже отдаленно напоминающее такое проявление чувств. Отец, которого я знала, целовал меня только на прощание перед долгим отъездом, и всегда только в лоб. Он сказал, что не собирается ждать, когда нацисты убьют его и маму. Со странным выражением лица он похлопал себя по нагрудному карману и заявил, что у него есть средство, чтобы позаботиться о себе, прежде чем все станет невыносимо, — пузырек с ядом. Мне следовало промолчать, но я не сдержалась. Я сказала ему, что после того, как гестапо арестовало нас в Праге, я нашла этот пузырек в ящике стола. Его содержимое насторожило меня, и я отнесла его к аптекарю на анализ, а узнав, что это за таблетки, подменила их сахарином. И тогда я в последний раз я увидела до боли знакомый приступ папиной ярости. Он кричал, что я еще ребенок и не имею никакого права вмешиваться в его дела.

Я чувствовала себя ужасно, словно раздавленный червяк. Mutti была белее мела, и тут я поняла, что она знала о запасном плане папы и теперь чувствует себя такой же беспомощной, как и он. Внезапно я осознала, какой чудовищный поступок совершила. Вместо того чтобы защитить отца, я отняла у него последнюю возможность самому решить свою судьбу, как свободному человеку. Я хотела все объяснить. Я хотела сказать им, что подменила таблетки потому, что не могла и думать о том, что останусь одна, без них. Я хотела сказать им, как сильно люблю их, но не могла вымолвить и слова.

Я пошла к капо[13] и попросила, чтобы мне позволили уехать вместе с родителями. Он ответили, что торговаться с Kommandantur[14] — себе дороже, и я, по всей вероятности, сошла с ума.

Как мало было сказано за те часы, что и тянулись, и таяли. Я надеялась, что каким-то чудом Джо окажется прав, и вот-вот появятся еще два белых листка, которые спасут моих родителей.

На следующий день проводилась перестановка в составе поезда. Прибыли новые люди, которые должны были заменить тех, кто оставался. С необъяснимой уверенностью матушка решила, что нагружать себя разбросанными вокруг нас узелками бессмысленно, поэтому, одевшись тепло, она взяла с собой только маленькую сумку с едой в дорогу. Все остальное оставалось со мной в Терезине. За этими практическими занятиями она спокойно обратилась ко мне:

«Постарайся забыть все то, что отец сказал вчера вечером. Я понимаю, почему ты это сделала. Возможно, три года назад я поступила бы так же. Ты теперь взрослая женщина, и твое место рядом с мужем. Мы с отцом свое отжили. У нас была замечательная жизнь, и ты подарила нам столько радости и поводов гордиться тобой. Что бы ни произошло, мы встретим это вдвоем. Ты так молода, и твой долг — выжить. У тебя вся жизнь впереди. Я знаю, что ты сильная и смелая, и доживешь до того дня, когда этих чудовищ постигнет кара. Да хранит тебя Бог, девочка моя».

Раздался звонок — сигнал о том, что пора выдвигаться обратно в Богушовице.

Мы молча поцеловались на прощание, я пошла за ними до дверей здания, а там не смогла отпустить их. Я кричала и умоляла позволить мне уйти с ними, но услышала мамино твердое и тихое «НЕТ!». Мальчишки из гетто подхватили меня под руки и попытались сделать все, чтобы немцы во дворе не заметили, что происходит. А родители уходили все дальше и вдвоем несли маленькую сумку с продуктами. Они не оглянулись. Мучительная боль пронзила все тело, и я съежилась на земле. Я все плакала и не могла остановиться.

Глава 10

Когда поезд, который увез моих родителей, покинул станцию, всех оставшихся отвели в гетто и распределили по разным баракам. Сначала мне досталось место на чердаке огромного барака под названием Hamburger Kaserne[15], где каждому выдали по матрасу. Я положила его на два чемодана, которые появились там как по волшебству или, скорее, благодаря помощи друзей Джо.

Недостатком такого спального места было то, что либо ноги, либо голова любого человека старше десяти лет непременно оказывались на полу. Проще было бы бросить матрас прямо на пол, но, положенный поверх чемоданов, он помогал мне телом защищать свое имущество.