Война богов - [11]

Увидела пастушка, что давно

У всех овечек вымыто руно

И вскопаны заботливо все грядки,

Починен мостик через ручеек...

Кто это сделал — деве невдомек,

Она никак не разрешит загадки.

А вот и час обеда наступил;

Вновь чудо: скромный стол ее украшен,

На нем — обилье всяких яств и брашен

(Ей черный хлеб обычной пищей был):

Сметана, сыр, душистый мед, и сливки,

И белый хлеб, и спелые оливки...

Велик восторг пастушки молодой.

«А вдруг меня блазнит нечиста сила?»

И кушанья дрожащею рукой,

Не подходя, она перекрестила.

Однако, стол со снедью не пропал.

Она решила более спокойно:

«Мне эти яства боженька послал,

Я их приму, хотя и недостойна».

Вкушая их, все думала она

О чуде, и тщеславия волна

В ней поднялась, душой овладевая:

Ведь остается женщиной святая...

Но, как она невинна ни была,

Опасность этих мыслей поняла.

Хоть неучена, дева твердо знала,

Что наш господь довольно нетерпим

На этот счет, и плохи шутки с ним.

Она себя не раз уж бичевала

За суетность, и снова ищет плеть:

Решила нежной кожи не жалеть.

Вновь чудеса! Там, где лежала плетка

Большой букет из миртов и цветов.

И на колени падает красотка,

Не находя от восхищенья слов.

Но все ж она, себя считая грешной,

Пылает рвеньем грех свой искупить

И думает: «Могли бы мне успешно

Потерянную плетку заменить

Шипы, колючки, острые каменья».

На мягком этом ложе хочет спать

И в рощицу, чтоб терние собрать,

Она тотчас спешит без промедленья.

Уж близок вечер; сделалось темней.

Вдруг ласковый вещает голос ей:

«Внимай мне, дева, и отнюдь не бойся!

Грешат святые тоже иногда.

Господь тебя простил: ты молода.

Шипы и камни брось! Не беспокойся:

Готово ложе для тебя давно».

Испуг прошел; она с восторгом внемлет

И радость, а не страх, ее объемлет.

Она домой вернулась; уж темно.

Погас огонь; ни зги теперь не видно

(Свечу задуло ветром, очевидно).

Упала юбка; вслед за ней корсет,

Готовясь лечь, сняла моя милашка.

Теперь на ней осталась лишь рубашка...

Но чудесам конца сегодня нет!

День этот стал днем праздника, похоже:

Цветами, глядь, усыпано все ложе;

С подушки, с простыни они струят

Изысканный и тонкий аромат.

Она вскричала: «Ангел мой, хранитель

От всяких бед, небесный покровитель,

Несказанно к сиротке вы добры!

Ведь это вы пришли ко мне, и вами

Украшена постель моя цветами?»

«Да, это я принес тебе дары,

Ответил глас (уже он слышан ею).

Не бойся же!» — «Я лишь одно лелею

Желание: нельзя ль увидеть вас?

Вы довершили б тем благодеянья».

«Не велено; господь накажет нас».

«Простите же за дерзкие желанья!

Красавец вы?» — «Не вынесут сиянья

Твои глаза». — «А тронуть можно?» — «Тронь».

От любопытства жгучего сгорая,

(Возможно ль, чтобы гость пришел из рая?),

Она простерла легкую ладонь,

Дотронулась до ризы белоснежной,

Потом до лба, до вьющихся волос,

И подбородок тронула, и нос,

Уста, откуда шел сей голос нежный,

А за спиною — два больших крыла,

И сомневаться больше не могла.

Но любопытство далее толкает,

Опасности ей ведать не дано:

Она уже не трогает — ласкает...

И ум, и чувства — все в ней смущено.

В ее очах любовь и нега блещут,

Горит в груди неведомый огонь,

И к юным персям — как они трепещут!

Она прижала ангела ладонь.

И, пользуясь минутою удобной,

Промолвил он: «Я — дух богоподобный

Господь велел тебя благословить

И дать тебе блаженство предвкусить».

«Но кто ж держал к прелестной речь такую?

То был не я; об этом и тоскую.

Запрещено с людьми нам говорить.

То Герман был, аббат, в нее влюбленный

В деревне той он частым гостем был,

По целым дням вкруг хижины бродил...

Понятен вам мой гнев вполне законный

И мой позор? Мне белый свет не мил

Я опекать красотку прекратил,

И вот я здесь... Вы ржете от веселья,

А для меня — в чужом пиру похмелье».

Так говорил тот ангел, посрамлен.

Но не нашла сочувствия досада:

Над бедняком смеялись до упада.

Остался путь Панфера прегражден,

Хоть спать ложись! Пока все потешались,

Томился он и ангелов бранил.

Но вот момент желанный наступил:

Услышал он, как вопли раздавались:

«К оружию! Тревога! Посягнул

Приап на дев! Спасите! Поскорее!

Сатиры тут! — Нет, там они! — Живее!

Вставайте же! На помощь! Караул!»

Галдеж, возня — все на руку Панферу:

Пока вокруг несутся крик и вой,

Свой замысел исполнил наш герой

И проскользнул бесшумно за портьеру.

«Кто это?» — «Я» — «Кто ты?» — «Легко узнать

Меня, дружок, по пылким поцелуям».

«Как, ты дерзнул?» — «Любя, легко дерзать».

«Увидят нас! Ведь мы и так рискуем!»

«О нет, сейчас все заняты другим.

Там шум и гам; великому быть бою.

Я провести часок могу с тобою,

Желанием давно уже томим».

«Так я еще, по-твоему, красива?»

«Ужели ты не знаешь? Ну, так знай:

Лишь из любви к тебе я терпеливо

Переношу несносный этот рай,

Хоть и скучаю в нем до отвращенья.

Я поклоняюсь лишь одним богам.

Ты знаешь ли, каким? Твоим красам.

Им совершал я жертвоприношенья

И на земле; я обожаю их...»

Оставим их, читатели, в покое!

Пора взглянуть на грешников других.

На них святые ринулись толпою,

Схватили их... Не думали они

Стоять или сидеть; они лежали,

Притом не рядом... Но зато попали

Они в полон без лишней беготни.

Удрать, однако, удалось Эльфину: