Война Алой и Белой розы - [151]

Выйдя во двор, Роджер склонился над корытом. Спутник насмешливо наблюдал за ним. Когда у мальчика кончились приступы рвоты, офицер отошёл к колодцу, наполнил до краёв черпак и, не говоря ни слова, выплеснул всю воду на голову Роджера. Жадно хватая ртом воздух, мальчик выпрямился.

— Извините… извините меня, сэр. Всё нормально, мне больше ничего не нужно.

— Да неужели? Вроде и впрямь не нужно, — растягивая слова, заключил «избавитель». — Ну что ж, боюсь, дяде твоему и этого не достанется. Тут и гадать особенно не приходится. Ведь это твой дядя?

— А что… что они с ним делают?

— Что хотят, то и делают. Да ты не расстраивайся, петушок. От него до утра останется, что повесить.

Роджер снова перегнулся над корытом, исподлобья поглядывая на Ника. Это был светловолосый, стройный молодой человек, с высеченным, точно из камня, лицом и пронзительно-голубыми глазами, в которых, казалось, постоянно гуляла насмешка. Роджер невольно отвёл взгляд.

— Не надо было ему возвращаться, — хрипло сказал он. — Неужели он сам этого не понимал? А мы-то как могли предупредить его? Ведь тогда нас самих тут же бы и схватили… — По-прежнему ощущая на себе иронический немигающий взгляд Ника, Роджер сердито добавил: — Ну и что же теперь прикажете делать? Мы же вообразить не могли, что… что с ним будут так обращаться… И к тому же нас только двое — Гилберт и я…

Подняв с земли ковш, Роджер направился к колодцу, зачерпнул из стоящего рядом ведра воды и сделал жадный глоток. Его спутник равнодушно посмотрел на него и, скривив губы, произнёс:

— Ты явно льстишь себе. Вас значительно меньше чем двое, — вас обоих не хватит даже на то, чтобы сделать одного солдата. — И, повернувшись на каблуках, пошёл в дом.

Погреба располагались под гостиной. Убедившись, что пленника надёжно заперли внизу, шериф разместил своих солдат в холле, а сам с офицерами пошёл наверх. Шум в доме улёгся только после полуночи. Луна светила прямо в окна зала. Над серебристой дорожкой мелькнула тень — неслышно пролетела сова. Прошло ещё часа два, не меньше — наверху послышались осторожные шаги. Кто-то крадучись подошёл к арке в гостиной и, словно в нерешительности, остановился. Затем он проследовал дальше. Дверь, ведущая в погреб, была невысокой, но очень тяжёлой. Рядом с ней висела сильно чадившая масляная лампа. Незнакомец бесшумно отодвинул засов, поднёс к дрожавшему на сквозняке пламени свечку. Лампа начала коптить сильнее, но всё-таки разгорелась. Прикрыв свечу ладонью, незнакомец слегка толкнул дверь и спустился в погреб.

Это была длинная комната с высокими узкими окнами и сводчатой крышей. Пахло сыростью. Едва он сделал первый шаг, как что-то прошмыгнуло мимо. На него смотрели маленькие злобные глазки. Незнакомец резко выпрямил руку, крысёныш, тонко пискнув, умчался прочь. Рядом с дверью, у стены стоял железный подсвечник с высокой почерневшей свечой. Незнакомец зажёг её — в комнате стало чуть светлее. В дальнем углу что-то лежало. Незнакомец подумал было, что это куча брошенных мешков. Однако подойдя ближе, понял, что ошибся: там лежал человек. Он зашевелился. Люди шерифа связали его и положили лицом к полу. Незнакомцу мешала его собственная тень — почти ничего не было видно. Он никак не мог рассмотреть лица пленника. Ему удалось перевернуть безвольное тело на спину. При первом же прикосновении пленник напрягся, но тут же услышал негромкий голос:

— Спокойно, спокойно. Сейчас всё будет в порядке.

В руку узника что-то впилось. Это была грубая верёвка. Нижний, свободный её конец болтался, верхний был завязан тугим узлом на шее и словно служил страшным напоминанием о том, что ждёт его утром. Выругавшись, незнакомец ослабил верёвки и просунул руку под разорванный воротник. Он ощутил прерывистое дыхание и окончательно убедился в том, что лежавший жив. Удовлетворённо хмыкнув, он прислонил узника к стене, затем поднялся на ноги и осветил комнату. Глаза его наткнулись на большую бочку с вином, стоявшую неподалёку. Налив до краёв жестяную кружку, незнакомец опустился на колени и спросил:

— Пить можете?

Узник молча припал к кружке. Вино обожгло потрескавшиеся губы. Сделав пару глотков, он отвернулся. Незнакомец помог измученному человеку лечь на пол.

За бочкой показался выложенный из булыжника внутренний колодец. Незнакомец подошёл к нему, смочил подол своей рубахи и вернулся к неподвижно лежащему пленнику. Он стер с его бледного как полотно лица засохшую кровь и грязь, перерезал верёвки, стягивающие его руки и ноги.

— Ну вот, так-то лучше. Насколько я могу судить, кости целы, хотя вам, по всей вероятности, кажется, что внутри всё переломано.

Узником был не кто иной, как Филипп. Его благодетель присел на корточки и поставил свечу так, чтобы они смогли хорошо рассмотреть друг друга. Губы его слегка изогнулись в какой-то странной улыбке.

— Меня зовут Николас Феррес, сэр Филипп. Боюсь, вы меня не помните.

— Феррес? — с трудом повторил Филипп. — Я знавал одного Ферреса. Он погиб при Босворте. Храбрый был человек.

— Нет, нет. Мы с ним даже не родственники. Мы с вами встречались несколько лет назад, и я до сих пор помню, как тепло вы меня, совершенно незнакомого человека, приняли и даже помогли достать лошадь. — Феррес откинул назад волосы и снова улыбнулся — на этот раз широко и открыто. — На купленной вами кобыле я добрался до Уилтшира, где и остался, последовав вашему совету. А вы тогда, если не ошибаюсь, поехали в Тьюксбери.