Война Алой и Белой розы - [150]

Верный пёс Филиппа, как будто почувствовав неладное, заскулил и ткнулся мордой в его ладонь. Филипп ласково потрепал собаку. Присутствие рядом по-настоящему преданного существа помогало ему говорить твёрдо и уверенно:

— На каком основании меня обвиняют в измене?

Ответ был ошеломляющим.

— На основании вооружённого сопротивления своему суверену Генриху, чьё правление началось как раз накануне сражения при Босворте.

— Накануне?! Что за бред? — Облокотившись о стол, Филипп посмотрел на шерифа. Но тот, судя по всему, и не думал шутить. Каменное лицо оставалось неподвижным. Не в силах сдержаться, Филипп громко расхохотался. Плечи Филиппа вздрагивали, ему пришлось даже стереть со щёк злые слёзы. — Вы должны извинить меня, господа, — проговорил он, немного отдышавшись, — последнее время мне было не до веселья, но надо признаться, Генриху Тюдору удалось меня рассмешить. Ему бы лучше растолковать это королю Ричарду, когда они едва не сошлись на поле у Босворта. Не сомневаюсь, что моему королю было бы весьма интересно это послушать. Накануне Босворта!

Голос Филиппа опять задрожал, но он не позволил себе вновь рассмеяться. Взгляд его скользнул по комнате, остановился на кипе бумаг, лежавших на туалетном столике. Только сегодня утром Филипп просмотрел их и сказал управляющему, что ему придётся следить за осенними работами. Филипп хотел отправиться во Фландрию.

— Так вот, милейший государь, — повернулся он к шерифу, — в сложившихся обстоятельствах я даже не знаю, кто здесь хозяин — вы или я! Как вам будет угодно — провести ночь здесь или сразу отправиться в Лондон и переночевать по дороге?

— Сначала ещё одно дело. — Шериф нарочито небрежным движением слегка подбросил меч. Лезвие грозно блеснуло. — В списке не только ваше имя, есть и другие — человек, насколько мне известно, тридцать. Большинство из них либо убиты, либо взяты под стражу, но некоторые из них до сих пор на свободе. Мне хотелось бы знать, где можно найти лорда Ловела?

Филипп вновь встретился взглядом с шерифом, и какой-то незнакомый доселе холодок пробежал у него по спине. Немного помолчав, он сказал:

— Не сомневаюсь, что вам действительно хотелось бы этого. Но помочь вам ничем не могу.

— А меня уверяли, что можете. Послушайте-ка, — произнёс шериф теперь уже не грубым, а умоляющим тоном. Резкая смена была тем более отвратительна, что взгляд шерифа оставался таким же пристальным и холодным. — Послушайте-ка, может, всё-таки подумаете? Вы оказались в скверном положении, Ловел. Вам грозят годы и годы тюрьмы. А если вы поможете нам, Его Величество, может, и смилостивится.

Филипп ещё раз бросил беглый взгляд на Гилберта, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Он подумал о Робе — его сделали калекой на всю жизнь, и теперь он доживает свои дни в Скоттоне с женой и сыном. Он подумал о Фрэнсисе… и вновь бессильная ярость побеждённого безоружного воина бросилась ему в голову. Однако заговорил Филипп спокойно и ровно:

— Пусть Генрих Тюдор явит свою королевскую милость собственной заднице. Я ясно выражаюсь?

— Вполне. Но, может быть, это я не вполне ясно выразился! При дворе вы уже никто, Ловел, и чем скорее вы привыкнете к своему новому положению, тем лучше будет для вас. Извольте отвечать на мои вопросы, иначе я вышибу ответы сам, и это вам может не понравиться… — Кто-то из младших офицеров наклонился к уху шерифа, но, повинуясь резкому жесту, тут же отпрянул. — А мне наплевать на то, кто он такой! — заорал он. — Пусть не задаётся и рассказывает всё, что ему известно, а иначе милорд виконт не позднее чем завтра утром вылетит вверх тормашками из своего бывшего дома! А ну! — Шериф кивнул нескольким сопровождавшим его охранникам, дав понять, что они должны следовать за ним, и поднялся на возвышение. Несмотря на мощное телосложение, двигался он исключительно легко. — В качестве наказания за неподобающее поведение… — он на мгновение задержал на Филиппе свой мрачный взгляд, затем ещё раз кивнул, указывая куда-то вниз, — снимите-ка мне его с этого пьедестала.

Филипп инстинктивно подался назад, но сопротивление не имело никакого смысла. Выхватывая из-за пояса кинжал, он услышал сзади торопливые шаги. Филипп резко обернулся, и в тот же миг руки его грубо прижали к бокам. В зубы впечатался чей-то огромный кулак. С хриплым рёвом верный пёс кинулся вперёд. Вражеский меч перехватил его в полёте. Собака истошно завизжала. Острое лезвие пронзило бедное животное насквозь. Собака рухнула на пол.

Наступила мёртвая тишина. Но тут же послышался сдавленный звук — кого-то рвало.

— Будьте вы прокляты, Гилберт! — взорвался Филипп. — Хоть мальчика уберите отсюда! Ведь ему же много ночей не заснуть после такого зрелища! Ну!

Роджер стоял, бессильно прислонившись к колонне. Лицо его стало зелёным. Он отирал рот. Стоявший поблизости офицер, тот, что перешёптывался с шерифом, взглянул на белое как бумага лицо Филиппа, насмешливо поднял брови, подошёл к мальчику и схватил его за рукав.

— Что-нибудь с животом не в порядке, малыш? Ну, давай выйдем.

С этими словами он повёл Роджера к двери. Вдогонку кто-то крикнул:

— Сполосни ему лицо, Ник!