Война Алой и Белой розы - [139]

К этому времени уже стало известно, что Тюдор движется на юг от Стаффорда. В Шропшире к нему присоединился граф Шрусбери, приведший с собой значительные силы, собранные Хамфри Тэлботом. Теперь все они, судя по всему, повернули к Лондону, тогда авангард мятежников наверняка столкнётся с королевскими войсками к западу от Ланкастера. Где-то посередине в нерешительности топтались отряды Стэнли: они то продвигались немного вперёд, то отступали. Разведка сообщила, что в конце концов они остановились недалеко от деревушки под названием Маркет-Босворт.

Лагерь разбили совсем рядом с пикетами, выставленными сэром Уильямом Стэнли. Южнее, по другую сторону от главной дороги, развевались штандарты его брата Томаса. Именно отсюда должен появиться Тюдор, если Стэнли окажет ему сопротивление. Солнце уже клонилось к закату, когда в отдалении показались первые знамёна.

Сгустились сумерки, лагерь готовился ко сну. Ричард обходил войска, останавливаясь поговорить с каждым, кого знал. Таких было немало: те, кто пришли с севера независимо от графа Нортумберленда, задолго до этого охраняли границы страны под началом Ричарда.

Ричард расположил свои центральные войска на пути отряда Тюдора, придав левому флангу очертания вытянутой руки, прикрывающей позиции лорда Стэнли. В ответ на очередной призыв соединиться с королевскими силами Стэнли, как всегда, принялся пространно объяснять, почему это невозможно сделать. К тому времени Ричарду было известно, что оба брата тайно встречались с Тюдором.

Закончив обход войск, Ричард отправился к себе в палатку немного отдохнуть. Филипп, побывав в расположении своего отряда, последовал за ним. Сидя в палатке, король неторопливо потягивал вино, а его оруженосец лишний раз проверял готовность оружия. По знаку хозяина юноша удалился, Филипп подошёл посмотреть на его работу. Рядом со шлемом лежала золотая диадема. Заметив украшение, Филипп ухмыльнулся и произнёс:

— Ваше Величество верны своим привычкам. И это несмотря на то, что все рыцари вашего двора неустанно клянут эту диадему, принадлежавшую когда-то Глостерам. На поле боя она как магнит неудержимо притягивает и конных и пеших.

Словно не слыша его слов, Ричард рассеянно спросил:

— Филипп, сколько времени я уже на троне?

Что-то в голосе короля заставило Филиппа поднять голову. Он ответил:

— Два года. К нашей всеобщей радости.

В серых глазах короля мелькнула насмешливая искорка.

— Сдаётся мне, что вы сделались настоящим придворным. — Ричард немного помолчал, лёг на походную кушетку, положив под голову руки. — При мне только однажды созывали парламент. Но работа шла неплохо. Приняли несколько новых законов. Словом, парламентарии знают своё дело. Ну, а Линкольн — тоже научится. — Заметив, как изменилось лицо Филипп, Ричард рассмеялся и пояснил: — Я просто заглядываю вперёд. Он — мой наследник, настанет день, когда ему придётся этим наследием распоряжаться. Надеюсь, Линкольн простил меня, ведь я оставил его присматривать за северными графствами. Знаю, сначала он очень обиделся, но ведь нельзя же обнажать границы.

Стояла тёплая, почти безветренная ночь.

Направляясь к выходу, Филипп небрежно заметил:

— Когда Тюдор со своими войсками разбивал лагерь, я заметил неподалёку от них знамёна Оксфорда. Интересно, помнит ли он о том, что вы выплачивали его жене пособие из своего собственного кармана, иначе она просто умерла бы с голоду?

— Она сестра графа Уорвика, но вовсе не должна страдать за проступки, совершенные братом. Что касается Оксфорда, он всю жизнь служил Ланкастерам и предпочёл тюрьму и изгнание клятвопреступлению. Он единственная крупная фигура у Тюдора, его одного я по-настоящему опасаюсь. — Ричард слегка приподнялся на локте. — Скажите, Филипп, вы верите в милосердие Господне?

— Конечно. А как же иначе выдержать муку самопознания?

— Ну а я не верю. Я верю в суд Божий и вечную муку, на которую обрекают непрощённых грешников.

— Непростительный грех — это личное ощущение, которое даровано человеку, чтобы он умел проклинать худшее в себе. Но душой своей и грехами этой души человек не волен распоряжаться — ни казнить, ни миловать. Он способен только нести бремя совершенных им грехов — свидетелей того, что он смертен. — Филипп быстро обернулся и встретил немигающий взгляд Ричарда. — Мы несём ответственность за свои деяния, но в глазах Бога — мы только маленькие песчинки, и нет души, которую бы Бог выделял среди миллионов других душ. Так мне сказал один умный человек. Я разозлился, когда он обвинил меня в высокомерии, но потом понял, что он прав.

— Это был священник? Ну что же, может, в ваших глазах он был действительно прав. — Ричард потянулся к бутылке, наполнил бокал, снова откинулся на кушетке и стал внимательно наблюдать, как перетекает песок в часах. — В своей жизни я часто творил зло сознательно, но чаще всего всё происходило помимо моей воли. От всего этого мне никогда не очиститься.

Темнело. Из-за высокого Амбьенского холма послышался звон колоколов — в аббатстве служили вечернюю молитву.

— Бог покидает сей бренный мир, — произнёс Филипп, зябко передёрнул плечами, вернулся в палатку и опустил за собой полог.