Вовка-центровой - [18]

— Ага, а пар? Ты сам все время говоришь, что пару не хватило.

— Ну, это такое дело, сынок, пару, вишь, всегда не хватает.

Они зашли в почти полностью заполненный вестибюль, люди сидели на стульях, ступеньках лестницы и даже на своих сумках. Мама прошла к кассе, у которой, как ни странно, народа не было, и купила четыре билета.

После этого они разошлись, отец с сыновьями занял очередь в мужской гардероб, а мать в женский. Настало томительное время ожидания. Время от времени со второго этажа спускался распаренный побритый мужичок, вальяжно подходил к стойке гардероба и протягивал алюминиевый номерок на шнурке. В ответ ему выдавались кепка или куртка, и потом он нырял в темный проход, откуда раздавались мужские голоса и звяканье пивных кружек. Счастливчик из очереди срочно отдавал гардеробщику какую-нибудь вещь и почти бегом устремлялся наверх. Не прошло и трех часов, как Фомины получили два номерка и двинулись наверх.

В раздевалке в три ряда стояли шкафчики с номерами. Мишка, бегущий впереди, быстро нашел нужные, соответствующие номеркам гардероба.

Сумки были поставлены на пол шкафчиков, грязная одежда сложена в пакет, вытащены лыковые мочалки и куски банного мыла. И, наконец, батя, развернув основной пакет, вытащил сухой дубовый веник.

— Ты, Лександрыч, я гляжу, веников на год вперед сушишь, — сказал, улыбаясь, раздевающийся рядом мужчина. — Лето на дворе, можно и свежий нарвать, он духовитей будет.

— Ага, — скептически ответил батя, — духовитей — это да, а вот лист, как сопли, липнуть на теле будет. Я уж лучше прошлогодним побьюсь.

Его старший сын, из своего опыта, гораздо большего, чем у отца и его соседа, мог бы многое добавить по этому поводу, но благоразумно промолчал.

— Вовка, сходи-ка к тетке Марье, пусть наши шкафчики закроет, — сказал отец и встал, собираясь идти в мыльню.

Тот отправился к выходу из раздевалки и дошел до стола, за которым пила чай неопрятная старуха, равнодушно взирающая на мужские муды.

— Э-э, здравствуйте, батя шкафчики просил закрыть, — сказал он бабке, даже не поднявшей на него взгляда.

Вместо ответа она вздохнула, встала и взяла ключ, представлявший собой ручку с короткой изогнутой углом толстой проволокой. Она прошла за ним, вставила проволоку в дырку на дверце и поворотом ручки закрыла его, потом второй.

— Номерок не потеряй, тетеря, — сказала она Вовке, увидев, что тот вертит его на пальце.

— Не, бабуля, не потеряю, — ответил тот и пошагал в мыльню. В большом гулком зале мылись несколько десятков мужчин и детей самого разного возраста, не было только самых мелких. Пока Вовка ходил, брат и отец уже нашли себе место, и на лавке стояли три шайки с положенными туда мочалками. Места эти уже были окачены кипятком и слегка парили. Батя обвел глазами зал и, не найдя больше свободных тазов, в своем запарил веник. Номерки были привязаны к ручкам шаек.

— Ну что, орлы, пошли в парилку, — сказал отец.

— Да ну ее, там страшно, ничего не видно, шум такой, все кричат, можно я здесь посижу, буду мыться, честно! — начал ныть Мишка.

Отец посмотрел, махнул рукой.

— А-а, сиди, а то, как в прошлый раз, не дашь посидеть нормально. Пошли, Вовка.

Они зашли в дверь парной, и замешкавшемуся Вовке сразу крикнули сверху:

— Эй, пацан, двери закрывай!

Да, пожалуй, такой парилки ему видеть не приходилось. К ее обустройству отнеслись очень просто, про сухой пар здесь никто знал. Под возвышающимися к потолку сиденьями из стены торчала труба с вентилем, откуда с шумом, клубами тумана вырывался пар. В этом пару было почти ничего не видно, одна лампочка под стеклянным колпаком не могла хорошо осветить эту камеру пыток. И на всех ступенях сидели и хлестали себя вениками десятка полтора мужиков. Кто есть кто, можно было разглядеть только с полуметра, но старшего Фомина узнавали по размерам.

— О, Пашка зашел, ну давай к нам на верхотуру залазь! И сынка привел, правильно. Ох ни … себе, это что у него от молнии, что ли, — разошелся один дедок, увидев Вовкину спину.

— И вечно ты, Ермолаич, лезешь с вопросами своими, — прогудел с верхней полки здоровый черноволосый амбал. — Пашка, давай сюда сразу наверх, и сынка волоки, будем его по-нашему лечить, по-деревенски.

Они уселись на горячую мокрую широкую скамью. Некоторое время сидели молча, ожидая, пока кожа даст пот. Но во влажном пару было трудно определить этот момент.

Нет, конкретно, эта парилка Вовке не нравилась, очень влажно, душно. Но другой, увы, не пока не было.

Он посидел среди мужиков, без особого желания попарил себя веником.

Мужики же, от души нахлестывая себя вениками, разговаривали о том, о сем. Как вдруг один из них сказал:

— Слушайте, собрался в баню, выхожу на улицу, а к Плесковским черный «воронок» подъезжает…

Все на мгновение замолчали, потом уверенный голос Ермолаича нарушил тишину:

— Да что вы, робя, приуныли, что там с Мишки взять, работает на своем компрессоре и знать больше ничего не знает. Может, перепутали с кем?

Постепенно разговор оживился, всем хотелось, чтобы у Мишки, который, видимо, был известен всему поселку, все было хорошо.

Но в Вовкиной памяти прозвучали Славкины слова: «Сашка Плесковский взял у отца мелкашку пострелять».