Вот такой конец войны - [4]

— Мы хотим лишь живыми вернуться домой, — сказал пиротехник — Возвращайтесь вместе с нами, господин Калеу.

После предупреждения, показавшегося кому-то почти отеческим: «Не навлекайте на себя беду, ребята», командир напомнил, что у MX-12 ограниченная задача и что он намерен ее выполнить, разве только командование изменит приказ.

Каждый понял, что это был последний шанс, который он предоставлял оккупировавшим мостик; и, словно проверяя, чего он достиг своим обращением, командир двинулся назад к штурманской рубке, видимо, чтобы вызволить вахтенного офицера. По знаку пиротехника двое матросов преградили командиру путь.

— Так, — сказал. командир глухо, — так... Значит, коллективное неповиновение приказу в море, это мятеж.

— Ступайте к себе в каюту, — сказал пиротехник, — вы и вахтенный офицер. До возвращения домой будете под арестом.

— Слушайте, — сказал командир, — слушайте хорошенько: на борту еще командую я; то, что вы делаете, это бунт.

Напряженное, полное неуверенности молчание внезапно нарушил штурман:

— Я отстраняю вас от должности. Для безопасности корабля и экипажа беру командование на себя, со всеми вытекающими последствиями. И буду отвечать за это.

Все было сформулировано четко, по-уставному, и я даже обернулся, чтобы удостовериться, что это в самом деле произнес штурман.

Он и командир стояли очень близко, почти вплотную друг к другу, не обращая внимания на стволы карабинов, которые машинально приподнялись в их сторону.

Никем не обнаруженный, под тускловатой луной, MX-12 повернул в спокойном море на обратный курс, пенистый бурун за кормой быстро затих. У какого-нибудь далекого наблюдателя, заметившего наш внезапный маневр, могло сложиться впечатление, будто здесь, на борту, выполнили неожиданный приказ или чью-то прихоть либо поддались панике, так как, взяв обратный курс, мы сразу включили полный ход. Все, кто был свободен, находились на палубе или на мостике, где стало тесно, как никогда еще; люди толкались, протискивались взад и вперед, говорили без умолку, то один, то другой справлялся у меня, каким идем курсом.

— Значит, в Киль?

— Да, в Киль.

Но охватившее всех возбуждение не было радостным, и не от радости они обступили штурмана, который с замкнутым видом понуро сидел на складном стуле.

Штурман заглянул в свою жестянку с табаком, взял длинную волокнистую щепотку для себя и, закрыв жестянку, вручил ее пиротехнику.

— Отнесите командиру, — сказал он.

Пиротехник усмехнулся и весело спросил:

— Ты что, меня не узнаешь, Бертрам?

Штурман промолчал, словно вопрос не дошел до него; не глядя, он набил свою носогрейку и нераскуренную зажал в зубах.

— Тебе не в чем упрекать себя, — сказал пиротехник. — Ты должен был это сделать.

— Скажи людям, чтобы разошлись по местам, — сказал штурман — Все. Боевая вахта до прихода в Киль. Через несколько часов рассветет.

— Хорошо, Бертрам. Можешь на нас положиться.

— Оба солдата пусть сидят в кубрике.

— Они знают, что идем домой. Просятся наверх — хотят тебя поблагодарить.

— Пусть оставят свою благодарность при себе.

— Принести тебе чего-нибудь? Чаю? Бутерброд?

— Нет. Ничего не нужно.

— Да, вот что еще, Бертрам. Ты видел мои документы. Знаешь, что меня разжаловали... Оба раза из-за неповиновения. А я все равно... опять...

— Ладно.

— Уяснил, что хочу сказать? Я могу выполнять приказ, когда его понимаю. Когда за него можно отвечать. Надо иметь право. спрашивать...

— Еще что?

— Ты все думаешь о капитане? Да, выше головы не прыгнешь. А может, он думает так же, как мы... Конечно, про себя, втайне...

— Отнеси ему табак.

Наблюдатель сообщил, что впереди по правому борту судно; сначала показались надстройки, потом обозначился силуэт, и через некоторое время мы увидели, что это МХ-18, наш «родственник». Он шел курсом запад — северо-запад, вероятно, к островам; при виде его возникало ощущение, что встретил самого себя. Все смотрели в его сторону, все ждали — кто напряженно, кто с беспокойством, — и вот сверкнуло: их сигнальный прожектор передал: «К» — «К», командир к командиру. Наш второй сигнальщик поднял фонарь на поручни мостика, приготовившись отвечать; он произносил вслух их запрос, который они повторяли: «К» для «К», повторяли неоднократно, настойчиво, но мы не отвечали.

Сигнальщик то и дело поглядывал на штурмана, боясь, что прослушал какое-нибудь распоряжение; но штурман лишь внимательно смотрел в ту сторону, не прибегая к помощи бинокля.

Запросы МХ-18 остались без ответа. По приказу штурмана временно замолчал и наш радист, и таким образом мы уклонились от какого-либо отчета, а наши коллеги, наверное, обозвали нас сонными тетерями и отнеслись к случившемуся скорее недоуменно, нежели с подозрением.

Перед рассветом на мостик принесли бутерброды и горячий кофе; мы молча жевали, глядя на серое спокойное море, на которое вскоре упадет первый луч зари. Полного штиля не было, терпеливый взгляд замечал, как в глубине возникало движение, пологие волны недолго катились в одном направлении и затухали. Гряды облаков на горизонте меняли очертания, то стягивались, то разделялись. Пиротехник возвратил штурману табак, который командир не принял.