Вот пришел папаша Зю… - [9]

— Да я… того… — стал мямлить он.

— Ну?!

— Шампанского маленько в неё добавил. Сонька моя, покойница, шампанское любила…

— Дур-рак! — воскликнул в сердцах Ёлкин. — Кто же водку с шампанским мешает?!

— То-то я думаю: не та реакция у меня пошла…

Борис Николаевич хотел сгоряча совсем уж нехорошо ругнуться, но покосился на дочь и сдержался.

— Вот что… Гений ты наш Безмозглый, понимаешь, — обратился он к Геньке, стараясь, насколько возможно, держаться в рамках. — Давай-ка живо нас обратно, хотя бы в родной девяносто восьмой вертай.

— Не получится живо, — развёл руками Генька. — Тут дело такое, что в бидоне из составляющего узла перемещений дыра образовалась. Чёрт-те знает, то ли бидон проржавел, то ли топливной смесью разъело. В дыру эту все винные пары от перегонки «Абсолюта» и вышли. А у меня работает принцип закрытой циркуляции: на чём приехал, значит, на том и уезжай, только в обратном порядке. Теперь ехать обратно-то не на чем!

— …мать твою… — не выдержал всё же Борис Николаевич и зловеще двинулся на Геньку. — Башку с плеч!

Генька юркнул за SОНЬКУ, серьёзно опасаясь за свою жизнь.

— Как же я без башки перекидывать вас обратно буду? — ощерился он из-за бидонов. — Вы без моей башки тут навечно останетесь. В светлом, так сказать, будущем.

Безмозглый наглел на глазах. Однако в правоте его слов никто не усомнился.

— Гений Иванович, — вмешался Сергей Ястребженский, решив пойти на компромисс, — мы вполне допускаем, что у вашей машины могут быть технические сбои и прочие недочёты. Но у нас к вам убедительная просьба: пожалуйста, верните нас в исходное положение.

— Я всё исправлю, — пошёл на мировую Генька. — Только мне время нужно: покумекать маленько.

— Давай кумекай быстрей, дубина стоеросовая, понимаешь! — в гневе Ёлкин был страшен. — До вечера время тебе даю! Чтоб сегодня же перекинул нас обратно!

— Да мне чего, мне хоть сейчас, — стал оправдывался Генька. — Вот поди знай, как она, — он кивнул на SОНЬКУ. — Я ж говорил, она у меня с норовом. И топлива нету — все ёмкости пустые.

— Дать ему всё, что нужно, — распорядился Ёлкин, обращаясь к Бородкину. — А вы, Валентин Борисович, проследите за ходом работ.

— Борис Николаевич, — сказал Бородкин. — Я не уверен, что смогу дать Гению Ивановичу всё, что ему нужно при сложившейся на данный момент ситуации.

Ёлкин крякнул.

— Валентин Борисович, возьмите дело под свой контроль, — ещё раз попросил он руководителя своей администрации, понимая, что ситуация неожиданно сложилась не в их пользу, и от любых неосторожных действий может стать необратимой. — И как можно скорее. Промедление смерти подобно. Будете докладывать мне о ходе работ каждый час. Крайний срок — шесть часов вечера. А я пока поеду домой отдохнуть. Квартиры-то наши, надеюсь, ещё целы?

— Куда же им деться, Борис Николаевич? — удивлённо спросил Сергей Ястребженский и осёкся на полуслове: от новой власти можно ждать всё, что угодно.

От этих мыслей у всех, находящихся в лаборатории, холодок пробежал по спине. Только Геньке Безмозглому было всё равно.

Геннадий Андреевич поёт соловьём

Борис Николаевич, прийдя к себе домой, застал обычно спокойную Наину Иосифовну крайне взволнованной.

— Борис, что же это такое? Я места себе не нахожу! — говорила она. — Что же теперь будет со страной? С нашими детьми и внуками? С нами, наконец?

— Если к шести часам вечера мы ещё будем здесь, то я не знаю, что будет, — махнул рукой Ёлкин.

День прошёл в томительном ожидании. Борис Николаевич не отходил от телевизора, сердце его то леденело, то обливалось кровью от происходящего на экране.

Коммунисты праздновали свою победу. Дикторы телевидения, уже тщательно выбритые и подстриженные, в строгих костюмах с галстуками, вдохновенно вещали, что вся страна, как один, с восторгом приняла победу на выборах Геннадия Андреевича Зюзюкина. От лица трудовых коллективов, творческой интеллигенции, молодёжи и студенчества нескончаемым потоком изо всех концов Российской Федерации и стран СНГ продолжают поступать в Кремль поздравительные телеграммы. Уже приняты Геннадием Андреевичем делегации оленеводов из далёкой Чукотки, рыбаков-дальневосточников и шахтёров Кузбасса. Свои поздравления прислали секретари возрожденных компартий Франции, Италии, Соединённых Штатов и Украины.

Ёлкин переключился на НТВ. Михаил Осокин сообщал, что вся балетная труппа Большого театра, находящаяся на гастролях в США, заявила о своём невозвращении в Россию, где к власти снова пришли коммунисты.

Борис Николаевич с нетерпением ждал вестей из лаборатории, куда, видимо, бдительное коммунистическое око ещё не успело заглянуть. Юнашев отзванивал ему каждый час, но вести были неутешительные: SОНЬКА капризничала и начисто отказывалась принимать какое-либо спиртное. Одним словом, дела были швах.

К шести часам вечера всё оставалось без изменений. И к девяти тоже.

В девять вечера Борис Николаевич сел смотреть программу «Время». Из неё Борис Николаевич узнал, что в воскресенье прошла инаугурация Геннадия Андреевича, после чего он официально вступил в свои права.

«Я бы тебе не инаугурацию, а пышную кремацию устроил, понимаешь», — сердито подумал Ёлкин.