— Не закрывайте наглухо ставней избы-читальни! Не закрывайте!
А ветер рассказывает…
Потом показывают свидетели. Одни выливают помои на голову Марины, а другие на голову Григория. Одни надрываются, настаивая, что Марина — "цаца", а Григорий — "кака", а другие, что Григорий — ангел, а Марина — дьявол… И смотрит Марина в землю, глазами моргая, а Григорий смотрит в сторону, носом потягивая… Марине — восемнадцать, Григорию — двадцать… А родители сидят на скамье, прислушиваются…
И глядит пристально на всех судья, и вглядываются народные заседатели.
— Кто из вас лжет а кто правду говорит?
— Ходил?
— Ходил.
— Спал в овине?
— Спал. Только ничего ж не было. Разве только я ходил? Многие ходили.
— Кто ходил?
— Разве я помню, кто ходил? Многие.
— Когда родился ребенок?..
— Перед пасхой.
— Когда ты ходил…
— Ну, летом ходил…
— До каких пор он к тебе ходил?
— Да еще после покрова ходил… А потом, как узнал, так и оставил…. . . . . . . . .
…Семь рублей в месяц до восемнадцатилетнего возраста.
— Вы свободны!. . . . . . . . .
И смеется темная ночь-петровочка… И подпрыгивают золотые звезды…. . . . . . . . .
А в избе-читальне мыши книжки "читают" и домовой сам зажаривает лекцию на тему:
"Половая жизнь".
"Половая" не по масти [3], а по существу.
1925
Перевод С. Радугина.
[1] _Сельбуд_ — сельский клуб.
[2] _Чумацкая дорога_ — Млечный Путь.
[3] _Половая_ — светло-рыжая.
Такое прекрасное дело, а лопнуло из-за пустяка.
И не простое дело, а дело культурно-просветительное… Хорошее дело.
Было это давненько…
Было это тогда, когда мои однолетки были еще молодыми и буйными и когда я сам был, так сказать, не совсем чернявый, а так: нестарый и радостный.
А на сцене тогда играть хотелось еще сильнее, чем остаться с дьяковой дочкой в саду под теми тремя дубами, что из одного корня растут!
Ах, как тогда на сцене хотелось играть!..
И что бы вы думали: сорганизовались…
Вот так собрались, поговорили, обсудили и решили:
— Будем играть!
И пьесу выбрали, и в волости подходящую комнату дают, а артистов хоть пруд пруди!
— Будем играть!
И вдруг тогда как гвоздем в спину:
— А режиссер где? Все же мы, что называется, ни папы, ни мамы в этом деле. Кроме талантов — ничегошеньки!
— Стойте, хлопцы! — Семен говорит. — В городе есть такой делопроизводитель, что на сценах играл! Он выучит…
— Катай, хлопцы, к делопроизводителю.
Поехали…
— Пять рублей, — делопроизводитель говорит, — и после спектакля ужин… Сюда и туда подвода… И чтобы слушались, матери вашей черт!
— Ладно.
— Пишите там афишу и укажите, кто режиссер…
— Хорошо, укажем!
* * *
Началось. Выписали роли… Выучили их, как "царю небесному, утешителю".
Три афиши разрисовали, фамилии на афишах всех участников (а как же вы думали?!), а внизу:
"Режиссер Иван Степанович Леваденко".
Все как бог приказал…
* * *
В воскресенье спектакль, а в четверг Иван Степанович приехал… Встретили его, как архиерея…
— Ну начнем, — говорит Иван Степанович. — Афиши готовы?
— Вот!
Посмотрел Иван Степанович на афишу, из глаз у него искры. А потом как гаркнет:
— Как?! Это меня такими буквами напечатали? Меня? Который уже одиннадцатый год на сценах?!
И сразу аж две фиги:
— Вот! Чтобы я с вами здесь канителился?! Подводу!
— Да Иван Степанович! — мы к нему. — Да что вы?! Да мы вас, какими хотите, напечатаем!
— Чтобы вот такими, иначе — подводу!
— Бегите, — говорю, — хлопцы, за бумагой… Склейте сколько там листов и пишите большими…
Побежал Кондрат за бумагой… Клеит…
Как вдруг артисты один за другим к Кондрату:
— И меня тоже большими!
— И меня!
— И меня!
Суфлером волостной писарь был… Пришел с квадратиком, отмерил на нем вершков так с пять:
— А меня если вот не такими, и в будку не полезу, и из волости выгоню…
— Клей, — говорю, — Кондрат, чтобы на всех хватило…
Склеил Кондрат афишу сажени на три, если не больше. Написал всех такими, как хотели. А режиссера в конце вывел таким, что аж до Кузьмина (семь верст!) было видно…
Готова афиша.
А куда же ее прицепить?
На колокольню батюшка не позволяет, а так нигде не помещается.
Решили нацепить на бакалейной лавке. Достали лестницу, приставили.
— Цепляй!
Собралось все село на ту процедуру смотреть.
Полез Кондрат на лестницу, потянул афишу…
А тут кто-то дядьку Пилипа толкнул… Дядька Пилип наступил на афишу и оторвал режиссера вместе с "начало в 8 час. вечера"…
Как увидел это Иван Степанович, да как закричит:
— Подводу, матери вашей черт! Я вам покажу, как режиссера отрывать!.. Режиссер — все!
На подводу — и в город… И ужинать не захотел…
Спектакль не состоялся…
Теперь не то… Теперь режиссеры не такие, чтобы на буквы обращали внимание…
А раньше!..
А чтоб ему: дело все лопнуло.
1923
Перевод Е. Весенина.
