Вот оно, счастье - [56]

Одним сырым июньским днем отправились они с молодой женой на черном “форде” к западу, дворники судорожно разметали то, что Арнолд, благослови его Боже, счел недолгим ливнем, дороги вились среди обезумевшей зелени, машина катилась отменно, пока двигатель не перегрелся и не пришлось свернуть с главной дороги, проехать мимо Креста Коммодора и дома Коттера, подкатиться к кузне и заскочить внутрь под дождем – попросить у Томми воды.

И вот, потому что воды им дали и потому что жена Томми была святой по имени Мэри, настоявшей на том, что супругам необходимо зайти в дом за катализатором в виде кружки чаю и ломтя заварного кекса, пока автомобиль остывает, Арнолд влюбился заново, на сей раз – в Фаху. Не проясняя это для себя в сознательном уме, никак не принимая в расчет соображения коммерческие и не взвешивая доводы “за” и “против”, но, возможно, следуя более глубоким доводам не-разума, что дождь всегда будет напоминать ему об их свадьбе, – для него дождь и любовь нерасторжимы – он допил чай, глянул на глянцевитую воду, струившуюся рекой по кривой улыбке Церковной улицы, и подумал: Мы могли бы принести здесь пользу.

23

Обо всем этом я, разумеется, не знал и даже не догадывался. С расстояния в полвека невозможно упомнить, какие подробности почерпнуты из какого источника и в каком порядке, и, вероятно, не только я иногда считаю, будто что-то возникшее в моем воображении случилось наяву. Не исключено, что я один полагаю, будто это не имеет значения.

Сочетая допущение, Диккенса и детали, какие околично выдавала бабушка, я составил свою версию событий. Теперь, с той безупречной ясностью, с какой видим мы истории нашего собственного сочинения, я вновь узрел миссис Гаффни на Пасхальной воскресной службе, перетолковал заново то, с каким достоинством она держалась, и остался тронут этой воображаемой жизнью.

Говорю это ради того, чтобы объяснить дальнейшее.

Так же, как один человек способен подпасть под чары другого, я привязался к Кристи. Непосредственным результатом уличного пения я предполагал некие последствия, если не сказать катастрофу. Так оно было устроено: сперва происходит одно, а из него вытекает второе. Но не в Фахе, где верх одерживала некая глубинная истина человеческого поведения, и в точности так же, как никто не заикался о том, что было известно всем, – о том, что я метил в священники, – байка о пении скользнула в недра здешних умов, и Фаха вновь погрузилась в свойственную ей дремоту. Ничем не рискуя, можно было б возвести над въездом в деревню арку с непререкаемым девизом: Здесь не происходит ничего.

Однако неподвязанный сюжетный конец невыносим, кто его знает почему. Последующие несколько дней мы с Кристи, как и прежде, обходили окрестности с подписным листом. Вечерами он плавал в реке, а потом мы играли в карты в саду, а из дверей доносилась скрипучая музыка по радио, или же мы брали велосипеды и возобновляли наш приблизительный поход в поисках Младшего Крехана. Ни разу и никак не обозначил Кристи следующий этап своего плана, и интермедию эту я счел невыносимой. А затем, поскольку не так-то просто сбежать от веры в воскресение и искупление, я решил повидать Анни Муни сам.

* * *

Вскоре после смерти Арнолда Гаффни стало понятно, до чего чудесные услуги он оказывал, и причуды его натуры, его неспешное пристальное внимание к нюансам рецепта, как приносил он из недр Аптеки тот или иной том и читал о воздействии снадобья, и целевом, и побочном, покуда покупатель стоял и ждал или же усаживался в красное кожаное кресло – Просто выдайте мне это, а, мистер Гаффни? – его не-фахскую аккуратность, его лимериковость, его религиозное соблюдение укороченного рабочего дня по средам, злоупотребление французским одеколоном, каким он торговал, все проклятья, критику и жалобы – все смыло в день потопа, в день его похорон.

Назавтра Фаха проснулась, обнаружила на двери надпись “Закрыто” и осознала, что ближайшая аптека во многих милях отсюда, и этот факт вскоре подтвердил правоту миссис Моран: чем дальше живешь от врача, тем немощнее себя чувствуешь. Аптека работала не только в связке с практикой доктора Троя – она, что, вероятно, даже показательней, предоставляла ветеринарные услуги крестьянам, знавшим, что́ нужно их животным, – крестьяне эти, перемкни им что-нибудь в устройстве, могли помирать от четырех болячек разом, однако к Гаффни заявлялись за чем-нибудь для своей коровы, теленка или гончей.

Через неделю после похорон “Закрыто” так и не перевернули, и Фаха начала опасаться за свое благополучие. Как это было принято, приход послал через своего эмиссара Учителя Куинна весточку священнику, а приходской священник передал пас курату. Отец Коффи в то время досадовал – по ночам строчил длинные письма Епископу, в коих стравливал гнев на то, что было с Церковью не так, после чего рвал эпистолы свои в мелкие клочки и отправлял их в растительные отходы на корм курам. А потому, нуждаясь в действительном результате, вечером Месячного помина[80] он, поддернув черные брюки и усаживаясь в маленькой гостиной миссис Гаффни, обратился к вдове с окольным разговором о насущном и ждал чаю, которого не предложили. Миссис Гаффни пренебрегла условностями и спросила прямиком: