Вот Иуда, предающий Меня. Мотивы и смыслы евангельской драмы - [24]

Иисус не просто хочет его покаяния — Он сделал все что мог, чтобы ему это покаяние облегчить. Никто из учеников ничего не знает до самого конца. Иисус произносит слова обличения, но не называет имени. Их головы рядом так, что волосы смешиваются. Иуде достаточно шепнуть Ему два-три слова — никто не услышит. Да хотя руку Его сжать, ничего не говоря, если стыд горло перемкнет.

Святитель Иоанн Златоуст, правда, считает, что все должно было быть ярко и драматично: «Ему надлежало бы <…> встать из-за стола, надлежало бы просить ходатайства о себе соучеников своих, надлежало бы обнять колена Спасителя и умилостивлять Его такими словами: <…> прости меня, купившего себе вред и погибель; прости меня, у которого золото похитило разум; прости меня, злобно обольщенного фарисеями» ^[44].

Трогательно, конечно, красиво, но к чему такие страсти? Иисус не хочет ему ни позора, ни публичного раскаяния, ни призвания учеников в свидетели и ходатаи, тем более что это вообще дракой может кончиться. Не нужна Господу эта театральщина. Он просто хочет ему спасения, а не гибели.

И Вечеря для Него — одна сплошная жертва, бесконечный Его кенозис ^[45] ради этой цели. Начиная от этого тяжелого для Христа соседства, заканчивая всем, что Он на Тайной Вечере сделает для Иуды и скажет.

Как же Ему больно! Как больно, когда предает друг! Когда рядом тот, кто три года был Тебе верен, а сейчас ищет Твоей смерти. Он здесь, подле Тебя, но это уже не близкий, которому доверяешь абсолютно, а палач Твой, лгущий Тебе даже своим присутствием на этом дружеском ужине. Невыносимо больно. Христос перед ним чист, Он не нанес ему никакой обиды, не дал никакого основания так с Собой поступить. Любви Своей не отнял у него ни на самую малость. Это совершенно, абсолютно незаслуженная подлость, удар в спину, для которого не было ни малейшего повода, и тем он больнее и горше.

Иуда поступает с Ним совершенно бесчеловечно.

И принять такой удар, не озлобившись, не пожелав мести и воздаяния предателю, а желая ему только покаяния ради его же спасения, мог только Он один.

И Христос Себя не щадит, не спасает от этой боли. Он допускает Иуду на Вечерю, чего тот совершенно не заслуживает, и не отсаживает подальше, где на него можно было бы взглянуть с укоризной (или даже вовсе не глядеть, не стоит он того), — а зовет на почетное место подле Себя.

Не просто почетное — спасительное, если только Иуда захочет этого спасения. Если одумается и припадет головой к Его плечу, раскаиваясь и не находя слов. Это исповедальная близость, и Он ждет, Он готов принять исповедь, хоть словами произнесенную, хоть умоляющим жестом, хоть виноватым взглядом. Да чем угодно. Не губи себя только, друг Мой, брат Мой, покайся, припади ко Мне! Я подхвачу — ты лишь припади. Пока еще не закрыты двери покаяния, пока еще можно все изменить. Ты далеко уже зашел, но Я все еще рядом, могу обнять, прикрыть, спасти. Вернись ко Мне, Я не попрекну, Я обрадуюсь, что сатанинское безумие оставило тебя, ибо Я не хочу смерти умирающего, говорит Господь Бог; но обратитесь, и живите! (Иез. 18: 32)

Ох, как тяжело Иуде будет вспоминать все это шестью часами позже!

Но пока у него хватает совести место подле Христа занять. И не просто занять, а вызывающе говорить с Ним, словно нарываясь на скандал. И устроить пародию на исповедь.

Ничем иным нельзя объяснить его откровенную издевку в ответ на обличение и на самые страшные слова, которые звучат на страницах Евангелия. Поведение Иуды на Тайной Вечере — это вызов: он совершенно не заботится о том, чтобы сохранить свою тайну, и в какой-то момент возникает странное ощущение, что дай ему волю — во всеуслышание объявит себя предателем. И полюбуется произведенным впечатлением.

Уже из одного этого можно сделать вывод, что тридцать сребреников — не главный мотив предательства. Сатана забирает над Иудой все большую власть, а что сатане деньги? Его цель — помучить Христа и понадежнее погубить Иуду.

Ничего. Пусть глотает крючок поглубже, пускай словит свой острый кайф почти полной откровенности. Пусть развлекается. Расплата не за горами.

Разговор за ужином

Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их. И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его, Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан. Подходит к Симону Петру, и тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги? Иисус сказал ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после. Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Симон Петр говорит Ему: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову. Иисус говорит ему: омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все (Ин. 13: 1–10).

Ибо знал Он предателя Своего, потому и сказал: не все вы чисты, —