Вот идет цивилизация - [8]

– Ладно, – кивнул он. – Уж если вы так уперлись… будь по-вашему.

– Две семьсот пятьдесят за Землю и-или водные ресурсы, или клады на Луне?

– Нет, ровно двадцать семь банкнот, и ничего на Луне. Забудем про Луну. Двадцать семь, и я получаю Землю.

– Идет, – нараспев откликнулся я, и мы хлопнули по рукам. А потом, обняв его за плечи – что мне до его грязной одежды, когда этот парень сделал меня богаче на две тысячи семьсот? – я препроводил его обратно в аптеку.

– Только мне нужна расписка, – напомнил он.

– Разумеется, – заверил я его. – Но я пишу там точно так же: я продаю вам ровно то, чем владею сам или же обладаю правами на продажу. Вы получаете за свои деньги уйму всего.

– А вы получаете за то, что продаете, уйму денег, – парировал он. Он мне нравился. При всех его тиках и ужимках он был родственной душой. Мы вернулись к аптекарю, и, право слово, я в жизни не видел более брезгливой физиономии, чем у треклятого старого градусника.

– Что, бизнес процветает? – поинтересовался он. – Да вы, ребята, я вижу, разошлись не на шутку.

– Послушай-ка, – усмехнулся я. – Твое дело заверить, а?

Я показал расписку Эксару.

– Все так, как вы хотели?

Борясь с кашлем, он внимательно прочитал ее.

– То, чем вы владеете или обладаете правом на продажу… Все верно. И знаете, добавьте-ка к этому свою характеристику как профессионального агента по продажам.

Я переписал расписку заново и поставил свою подпись. Аптекарь заверил ее. Эксар достал из кармана штанов свою пачку денег, отсчитал пятьдесят четыре новеньких, хрустящих пятидесятки и положил их на стеклянную столешницу. Потом взял мою расписку, сложил ее, убрал в карман и пошел к выходу. Я забрал деньги и поспешил за ним.

– Чего-нибудь еще?

– Ничего больше, – отрезал он. – Все. Сделка завершена.

– Ну… да… Но мы могли бы поискать еще… чего-нибудь еще на продажу…

– Больше нечего искать. Сделка завершена.

И по его тону я понял, что он не лукавит. Ни малейшего кокетства, ломания, каким обыкновенно грешат некоторые перед тем, как перейти к делу. Я остановился и молча смотрел, как он толкает дверь-вертушку. Выйдя на улицу, он повернул налево и двинулся прочь с такой скоростью, словно за ним черти гнались. Значит, не будет больше торговли? Что ж, в кошельке моем лежало три тысячи двести тридцать баксов, заработанных за одно-единственное утро. Но не продешевил ли я? В смысле, какова была максимальная ставка в бюджете телешоу? Как близко я к ней подобрался? Но я ведь мог посоветоваться с тем, кто способен это выяснить, – с Моррисом Мешком.

Моррис Мешок – бизнесмен вроде меня, только бизнес его связан с театром. Он импресарио, причем толковый, чертовски толковый. Вместо того чтобы перепродавать, скажем, катушки бэушного медного провода или там угловой участок в Бруклине, он продает таланты. Он может продать танцевальную группу на горный курорт, пианиста – в бар, диск-жокея или комика – на ночную радиопрограмму. Мешком его прозвали из-за тяжелых твидовых костюмов от Херриса, которые он носит зимой и летом, год напролет. Моррис говорит, что они работают на его имидж. Я позвонил ему из телефонной будки у входа в аптеку и рассказал о телевикторине.

– Так вот, мне хотелось бы знать…

– Тут и знать нечего, – перебил он меня. – Нет, Берни, такой викторины.

– Да наверняка есть, Моррис! Просто ты о ней не слышал.

– Нет такой программы. Ни в разработке, ни в процессе репетиций, вообще нет. Слушай: прежде чем любая викторина выходит на ту стадию, когда начинает разбрасываться такими пончиками, ей нужно утвердить концепцию, нужно застолбить время в эфире. А для того, чтобы покупать время, нужно сперва отснять пилотную серию. А к этому времени я уже получаю кастинговые списки… в общем, так или иначе, я бы о ней знал. И не надо учить меня моему бизнесу, Берни: если я говорю, что такого шоу нет, значит, его нет.

Вот такой ободряющий финал. У меня в голове вдруг возникла одна безумная мысль, и я торопливо отогнал ее. Нет. Не может быть.

– Тогда это, наверное, какое-нибудь университетское исследование. Или газетчики развлекаются. Рикардо ведь говорил о чем-то таком, правда?

Он обдумал эту версию. Жаль, что в телефонной будке душно и некуда присесть, пока ждешь, но ждать стоило: котелок у Морриса Мешка варит как надо.

– Вряд ли, – сказал он наконец. – Все эти бумажки, расписки – ни газетчики, ни университетские ребята так не работают. Но и на простую шутку это не похоже. Мне кажется, тебя развели, Берни. Не знаю, на чем, но развели.

Что ж, как говорится, спасибо на том. Моррис Мешок подвох даже сквозь шестнадцать футов стекловаты унюхает. Если он чего говорит, значит, так оно и есть, и ничего с этим не поделаешь. Я повесил трубку и задумался. Безумная мысль вернулась и взорвалась у меня в мозгу. Шайке типов, вынырнувших откуда-то из космоса, приглянулась наша Земля. Может, им захотелось ее колонизировать, а может, просто курорт устроить – черт их знает, зачем она им сдалась? В общем, для чего-то она им точно нужна. Они достаточно сильны и развиты, чтобы забрать ее всю с потрохами. Но не хотят действовать слишком уж бесцеремонно. Сами знаете, когда большая страна собралась напасть на маленькую, она не начнет войны, пока по меньшей мере какой-нибудь заварухи на границе не случится. Такой, чтобы дала им повод. Даже большой державе нужен повод. Так… Эти типы из космоса – может, все, чего им не хватало до сих пор, это клочка бумаги от какого-нибудь аборигена – ну, лицензированного местного жителя, подтверждающего их права на Землю. Да нет, ерунда какая-то. Обычного клочка бумаги? С подписью первого попавшегося Джо-Простофили? Я сунул в щель телефона десятицентовую монету и набрал рабочий номер Рикардо. Его не оказалось в колледже. Я сказал девице на коммутаторе, что это очень важно, и она ответила, что ладно, она постарается его найти. Вся эта фигня, продолжал рассуждать я, все эти Золотые Ворота, Азовское море – все это было только наживкой, равно как и двадцатка за пятерку. Есть лишь одно средство узнать, чего именно желает маклер: получив свое, он кончает торг и уходит. В случае Эксара это оказалась Земля. А чего стоили эти его штучки насчет дополнительных прав на Луну! Все это делалось только для отвода глаз, ради того, чтобы скрыть его истинную цель.