Вот и вся любовь - [40]

И так — без конца, все какие–то «они» и «мы»…

Но вот сенсация: арабы тоже хотят стать членами муниципалитета и тоже выставили своих кандидатов, чтобы тоже урвать кус от муниципального пирога… Ух, что тут поднялось! Мгновенно возникло нерушимое единство в еврейском народе, и голоса всех бывших «они» и «мы» слились в общем, мощном, дружном хоре: «Не пущать!!! Не давать!!! Не пущать!!!» Вовеки обозначились только два больших и стабильных «мы» и «они» — вовеки веков «Аминь!»

Не ведаем, что творим, господи!

Ваша Е. Н.

Это было единственное письмо за семестр.

67

Среди Левушкиных любимых парадоксов было доказательство того факта, что все люди на Земле — родственники.

— Берем тебя и какого–нибудь эскимоса, — запутывал он меня еще в школе, — у тебя родителей двое? Двое. Они не родственники. Бабушек и дедушек — два в квадрате, допустим они тоже не родственники. Прабабушек и прадедушек два в кубе. И они не родственники! Сто поколений жило на Земле? Жило. Значит, сто поколений назад у тебя было предков два в сотой, а столько людей на Земле никогда не жило!

Левка раскопал, что его тетя Изольда приходится женой брата жены брата жены моего двоюродного деда. Он чертил эту цепь на доске, вносил упрощения, вводя понятия «шурин» и «зять» — мы долго радовались этому факту и пришли к заключению, что Лева приходится мне четвероюродным сводным дядей. Несколько позже всплыл еще один факт. Как у всех двоюродных сестер, у нас со Златой была общая бабушка — Роза. Златина семья жила с другой бабушкой, и когда они переехали в Пермь, та, другая Златина бабушка отправилась заводить связи в новом городе. Она пришла передать «привет от Фимы из Киева». Ее встретили радостно:

— От Фимы!! Вы с ним знакомы?!

— Он родственник моего брата: мой брат женат на Цилиной сестре. Уважаемые, вы знаете Фиму, так надеюсь, вы слышали и про Цилю?

Златина бабушка была милой интеллигентной старушкой. Ее приняли, угостили, особенно радовались старики. Напоследок Златина бабушка похвасталась пермской родней: брат ее зятя — профессор юрфака.

— Так ведь наш внук скоро станет его зятем! — На пермском юрфаке был только один профессор.

— Он женится на Ириночке?! — У моего папы была только одна дочь на выданье.

Так мы с Леней за месяц до свадьбы обнаружили родственную связь.

— Некровную, — настаивала моя свекровь. — Некровную.

Леню эти схемы не волновали, а меня забавляло: Леня — двоюродный племянник какой–то Цили (я думала, имен смешней Ципоры не бывает), а моя тетка — племянница ее сестры. Жених приходится мне… скольки–тоюродным сводным дядей!

Но мы считали себя Фиминой родней. Тетя Циля была не так медоточива. Была приветлива, охотно угощала, — но не спешила всех любить с первых минут. Давала детям посмотреть ежиков из своей коллекции, — но не всех. А тех, что давала, просила ставить на место — аккуратно, ничего не задев.

— О чем мне еще мечтать? — бодрился Фима. — У Цили два высших образования и сердце на батарейке!

Мы сблизились с Цилей уже в Израиле.

— Это что, суп с гречей?

— А вы имеете что–то против, мадам?

— Ужасно вкусно! Я б не додумалась — гречку в суп…

— Понимаешь, тут главное — атмосфэра…

Атмосфэру Циля создавала на маленькой досочке: крошила овощи аккуратно и меленько — столы и шкафчики были ей по грудь, но все прилажено, приспособлено, все под рукой — Циля тут же выполняла упражнения по ивриту.

— На кой мне сдался их тарабарский язык? — ершился Фима. — В мои–то семьдесят пять!

Циле было под восемьдесят. Однажды с утра в доме остались только мы и хозяйка. Она выглянула из кухни, когда мы в салоне заканчивали свой завтрак, тихонечко села рядом и без предисловия начала говорить. Мы смеялись до слез, — Циля рассказывала телевизионные байки:

— Он кричит оператору: «Что ты Пьехе режешь голову? Режь ей ноги!»

Циля рассказывала через край, чуть дольше, чем нам бы хотелось, ведь нам хотелось еще что–нибудь осмотреть. И если бы не «чуть дольше» — Циля впервые вышла из берегов! — я б не запомнила этот случай, как не запомнила ни одной ее чудной байки. Я б не заметила, как крошечная тетя Циля, терпеливо дождавшись, когда разбежится семейство, выследила нас из своей кухоньки, как торопилась рассказать — смешно и щедро, пока работает батарейка.

Мы с девчонками сели в круг по привычке: любим слушать, как Леня по телефону шутит с Фимой. В тот день остроумия не предвиделось.

— Фимочка, как ты?

— Хреново, как еще.

— Ты уж держись.

— Я же, Ленька, солдат.

— Вы с девочками молодцы. Все сделали для Цили.

— Да… Если б не здешние врачи, ей не прожить бы этих лет… Приезжай ко мне, Ленечка.

— Я приеду, Фима. Приеду. Как только смогу.

68

Я готовилась к лекции в своем кухонно–столовом пространстве, когда услышала глухой стук, лай Диггера и крик бабы Таси. Бабушка лежала на полу, лицом вниз, вытянув вперед правую руку. Из опрокинутого ковшика вытекал парафин, застывая бесполезной, бессмысленной лужицей. Бабушка плакала:

— Ну, что я наделала, я нарушила руку, нарушила! Все, Ирина, радуйтесь, отмучились!

Мы не мучились, мы долгие годы жили рядом, — любя, жалея и раздражая друг друга.

— Все понимаю, Ирина, все понимаю! Знаю, что всем уже надоела!