Вот это поцелуй! - [18]

Я отправила Натана домой. Черт возьми, только его мне сейчас и не хватало! С Районом я была непозволительно груба, наорала на него и велела убираться в свою берлогу, а ведь он искренне хотел мне помочь. Знаю, все знаю! Но мне хотелось побыть одной, совсем одной. Я не хотела, чтобы рядом со мной был какой-нибудь мужик. Нет уж, спасибо. Достаточно я насмотрелась на мужчин за день! Сыта по горло! Да, ну и денек выдался, и завершается он тем, что мне приходится выгребать их дерьмо! Черт!

Выкурив сигарету, я наполнила ванну. Добавила пену с ароматом липового цвета и миндаля. Моя любимая. Мне ее продал китаец И. Я тогда еще сказала: «Хочу что-нибудь расслабляющее, но только чтобы кожа не сохла». И эта смесь действовала! И стоила приемлемо. За один евро и шестьдесят восемь центов мне хватило на неделю, более чем. Теперь я всем советую эту пену. Она бывает голубоватого и зеленоватого цвета. Я беру голубоватую, правда, сама не знаю почему. Единственное, что мне не особенно нравится, – после такой ванны на коже остается нечто вроде пленки. Но валяться в такой ванне – ни с чем не сравнимое удовольствие, и я могу лежать часами. Да и пленка-то не толстая, не липкая. Миндаль и липовый цвет – вот о чем надо думать. А не о толстом и липком.

Я разделась. Над ванной начинает подниматься белое облако пены, а я слушаю последний альбом Мэрилина Мэнсона, – правда, я от него не в восторге, мне гораздо больше нравится рэп в стиле Доктора Дре, из-за чего Натан говорит, что я дура набитая, западаю на всяких идиотов, которые постоянно повторяют «fuck, money, bitches, money, fuck».[7] Нет, сам Натан не таков, он слушает скандинавов и немцев, ему нравятся вещицы суперутонченные, в духе «Суперсайлент» или продукции «Руне Граммофон». Я раздеваюсь и рассматриваю себя в зеркале, затем прихватываю дамский журнал, заодно беру с тарелки яблоко, возвращаюсь в ванную, выключаю воду, выключаю музыку, проверяю температуру воды, сажусь пописать, вздыхаю, зеваю и лезу в ванну; и весь окружающий мир исчезает, пока я поудобней пристраиваю под головой надувную подушечку.

Может, от него хотели только денег? Может, они его зажали на той стоянке, чтобы обчистить карманы, и больше ничего? Вполне возможно. В этом городе скоро на каждом углу будут раздевать догола. На каждом углу! Уж лучше ходить по улицам в шортах, босоножках и с билетом на метро, зажатым в кулаке, чтобы взять с тебя было нечего. Но едь я-то знаю Фрэнка, и я плохо себе представляю, чтобы он позволил зажать себя на стоянке, как последний лох. Нет, я предполагаю, дело там было совсем в другом. Подозреваю, он кадрил мальчиков в темном уголке. Находят иногда таких под утро в полубессознательном состоянии, стонущих в лужах собственной крови и блевотины, недостойных своих татуировок, а потом они удивляются, что получили хорошую взбучку вместо ночи любви. Ну и что, я буду жалеть Фрэнка? Ну-ну. Мне бы очень хотелось, чтобы всякий раз, как он начинает пялиться на мужские брюки, с небес опускалась рука, закованная в железную перчатку, и обрушивалась с размаху на его голову, чтобы он всякий раз получал по полной программе. Этот болван испортил мне жизнь, ведь так? И я как-никак имею право немного злиться на него, правда? Членосос! Пидор проклятый!

Тут я подумала, надо бы ему позвонить. Позвонила узнать, что нового. Ну, он принялся хныкать. Чувствует себя неплохо. Думает, что завтра уже будет дома. Сожалеет о том, что доставил мне столько хлопот. На прощание пробормотал: «До свидания, дорогая». Я это хорошо расслышала. Этот идиот воображает, что вернулось то золотое времечко, когда он, новоиспеченный супруг, прогуливался под ручку с женой. Наверно, идиота здорово стукнули по башке. Я повесила трубку.

Он не умер, и это главное. Я конечно же не желаю ему смерти. Он – последний мужчина, который останется при мне, я думаю. Женщине следует всегда заботиться о том, чтобы у нее оставался хотя бы один. А в моем случае, учитывая мои способности к обольщению (и не говорите мне про Натана, Натан – это мечта, это какое-то необъяснимое отклонение от природы вещей, Натан – это извращение, Натан рано или поздно нанесет мне смертельный удар, потому что когда-нибудь все входит в колею), – в общем, в моем случае, когда принимаешь жизнь такой, какая она есть, не стоит привередничать. Вот так-то. Это, по крайней мере, ясно… более или менее ясно… И потом, Фрэнк ведь не совсем плох. У него есть и хорошие стороны. Да, в нем есть как дурное, так и хорошее.

Вы знаете, иногда достаточно сказать что-то, чтобы через минуту услышать прямо противоположное. Не замечали? Я здесь оплакиваю свою горькую участь, и что же я вижу? Я здесь жалуюсь на судьбу некоторых женщин, на их неспособность соблазнить первого встречного, и кого же я вижу? Рамона! Вероятно, я плохо закрыла дверь, потому что Рамон здесь, маячит в полумраке коридора и не сводит с меня глаз.

Району лет двадцать пять. От воды с ароматами я расслабилась. Тишина, покой, мягкий свет (я когда-то решила, что место, где я раздеваюсь, должно освещаться одной лампочкой в двадцать ватт) прогнали дурное настроение. Я вдруг обнаружила, что пребываю в наилучшем расположении духа. Рамон глазеет на меня? Ну и пусть! Разве меня это бесит? Разве хочется послать его подальше, как я это делаю обычно? Не знаю, не знаю…