Восточный конвой - [28]

Сообщение о погоде Милов пропустил мимо ушей, но услышанное перед тем показалось ему заслуживающим внимания. Дороги на восток перекрыты, и вроде бы ожидается проникновение в Тек-нис нежелательных сил. Это говорило о том, что отряд с тренером во главе действовал в соответствии с диспозицией. То есть в намеченном месте или близ него отделался от своих сопровождающих и скрылся в лесу, чтобы достичь нужного места — точки исчезновения команды, как у них это называлось: исчезновения от ненужного внимания. Жаль, информация оказалась слишком скупой. Это могло означать лишь то, что задержать отряд не удалось и у властей не было представления о том — кем же были люди, незаконно проникшие на эту территорию и оказавшие сопротивление. Что же, думать так было приятно. Когда сказать правду стыдно — врут, оказывается, и технеты.

— Все как у людей… — пробормотал он скорее самому себе, чем Лесте. Она, однако, услышала.

— А откуда тебе знать, как делается у людей? Он не ожидал такого вопроса.

— Ну… странно было бы не знать этого — в мои годы.

— А, ну да, — сказала она. — Конечно. И снова у него возникло впечатление, что он сказал не то, что следовало бы. «Нет, — подумал он, — если завтра я не встречу, кого нужно, и не получу исчерпывающей информации о том, как мне надо себя вести, я сверну всю операцию и постараюсь выбраться отсюда как можно быстрее, если даже придется для этого использовать команду и пробиваться с шумом. Я все время делаю не то, но если бы знать, как делать то, что нужно… Мы слишком поверхностно отнеслись к тому, что действовать придется не среди людей: людские реакции в общем рассчитать всегда можно, но как мыслят роботы — для нас полная загадка. Ну а сегодня — нужно прекратить все разговоры. Додержаться тут до утра — и либо встретиться, либо исчезнуть, третьего выхода нет. Прекратить разговоры. Похоже, единственный способ сделать это — лечь спать. Когда спишь — или делаешь вид, что спишь, — имеешь право не поддерживать беседы. Думаю, что желание отдохнуть не покажется ей неестественным: она ведь сама признала, что со мной не все в порядке и мне не помешает восстановить энергию».

Милов высказал эту мысль вслух; Леста не удивилась и не стала возражать.

— Наверное, это будет самое лучшее, — сказала она.

— Прекрасно. Где ты меня положишь? Она взглянула удивленно:

— По-твоему, мы здесь не уместимся? При этом она кивнула на диван.

— О, конечно, — сказал он, стараясь оставаться совершенно спокойным.

Ну конечно, технеты ведь по сути бесполы, хотя внешность их и может ввести в заблуждение. На самом деле они — среднего рода. Так что нет ничего необычного… Всего лишь копии людей… Во всяком случае, именно такова информация, какой меня снабдили перед вылетом.

«Очень удачные копии, — пришлось признать ему, когда он оказался вынужденным наблюдать за тем, как Леста раздевалась, нимало не стесняясь его, не выключая света. — Если бы я не знал, что это техналь… Но надо и в самом деле спать. Завтра нужно быть в форме, в наилучшей форме, на какую я еще способен…»

6

(150 часов до)

Сон нокаутировал Милова; считай хоть до ста — он так и не пришел бы в себя, и понадобилось бы уносить его с ринга на носилках. Сновидения были сложными, какими-то многослойными, типа матрешки — сон во сне, и тот, в свою очередь, тоже во сне, а порою казалось, что туманная пелена сна вот-вот рассеется окончательно — настолько прозрачной становилась она, и за ней уже мерещилась реальность, но все вновь густело, и продолжалась странная, потусторонняя жизнь, которой все мы живем и которую объяснить никто не в состоянии — можно только догадываться. В этом глубоком сне рассудок, наверное, и в самом деле покинул бренную свою оболочку, и, пока он путешествовал по многим и многим измерениям и временам, тело жило своею, телесной, чувственной жизнью, ни у кого ничего не спрашивая и еще меньше собираясь давать хоть какой-то отчет. Лишенное информации и верящее только собственным ощущениям, оно действовало так, как повелевал инстинкт: почувствовав близость другого тела — живого, теплого, оно пустилось на поиски сходства или разницы и разницу эту быстро и привычно обнаружило и сразу же соответственно отозвалось — прикасаясь, лаская, проникая, становясь все настойчивее и устремленное, отвергая всякие попытки возразить. Впрочем, таких попыток со стороны другого тела на самом деле и не возникало, скорее лишь намеки на них, более демонстративные, чем рассчитанные на успех. На самом деле другое существо почти сразу же стало отвечать на ласки — кто знает, осознанно или тоже повинуясь извечной программе; все шло так, как и должно было идти, естественно и последовательно, пока оба тела не слились окончательно — однако каждый и так представляет, что и как было с теми двумя в одной постели в отсутствие рассудков, уж непременно постаравшихся бы помешать. А позже, когда рассудки вернулись из пространства сна в наш трехмерный мир и заняли предназначенные места, каждое в своей плоти, тела отреагировали на это разве что тем, что еще теснее сдвинулись одно с другим, не прерывая начатого, но, напротив, намереваясь повторить; здравым смыслам оставалось лишь притаиться до поры до времени, чтобы уж потом (а это «потом» неизбежно наступает) отыграться, если только удастся, конечно. Но когда настал миг и двое в постели открыли наконец глаза и осмысленно посмотрели друг на друга — ничего не произошло такого, они не отпрянули один от другого, не издали возгласов смущения хотя бы, даже не покраснели, но просто улыбнулись, ни слова не вымолвили ни он, ни она и продолжали лежать. Неяркий свет за окном свидетельствовал о том, что день еще не начался и вставать было бы преждевременным.