Восточные страсти - [22]

— Это твоя манера общаться с людьми, — ответила Элизабет. — В школе во Франции у нас был учитель, который действовал и вел себя примерно так же.

— Прости меня за то, что я такая предсказуемая, — сказала Руфь, присаживаясь на кушетку рядом с туалетным столиком. — Но я считала себя обязанной предупредить тебя, чтобы ты не натворила глупостей и не сделала из себя дурацкого посмешища.

Теперь настал черед удивляться Элизабет. Ведь дамы в разговоре никогда не употребляют слова «дурацкий», и тем более странно, что им воспользовалась именно Руфь. Впрочем, она так сказала, вероятно, потому, что была американкой и, следовательно, не могла вполне следовать английским обычаям.

— Джонатан Рейкхелл на пятнадцать или шестнадцать лет старше тебя. Он не только отец двоих детей, он дважды уже был женат и потерял обеих своих жен. И более того, он занят настолько, насколько это вообще возможно для мужчины. Он не только активно занимается китайской торговлей на благо компании, он еще строит клиперы, которые и сам проектирует. Он посмотрит на тебя как на глупую и вздорную девицу, если ты вздумаешь открыться ему.

Элизабет была целиком поглощена манипуляциями с коробочкой румян и маленькой кисточкой, и только после того, как вид ее щечек полностью удовлетворил ее, она отложила коробочку и кисточку и пристально взглянула на невестку.

— У меня такое впечатление, Руфь, — сказала она, — что ты полагаешь, будто я намерена первым делом оповестить о своих чувствах Джонатана. Я не так наивна и глупа, как ты думаешь.

— Мне радостно это слышать, — ответила Руфь, — и, признаюсь, я чувствую большое облегчение. Они очень близки с Чарльзом, и Джонатан занимается одним делом с твоим отцом, поэтому я не сомневаюсь, что по отношению к тебе он будет вести себя вежливо в любых обстоятельствах. Но ты поставишь его в неловкое положение, если расскажешь всю правду о своих чувствах.

— Когда придет время, — сказала Элизабет, снимая с вешалки атласное платье жемчужной окраски и легко проскальзывая в него, — правда сама заявит о себе. Честно признаюсь тебе, Руфь, что, когда Джонатан женился на Лайцзе-лу, для меня это была чудовищная неудача. Теперь ее нет, и, хотя он может испытывать благоговение перед ее памятью — а я не сомневаюсь, что так оно и есть, — ей уже не по силам тягаться с живой, осязаемой женщиной. Я не тщеславная пустышка, Руфь, — продолжала она, придирчиво всматриваясь в свое отражение в зеркале над туалетным столиком, — но я успела вскружить голову многим мужчинам и потому уверена, что обладаю некоторыми достоинствами.

— Ты действительно можешь быть в этом уверена, — прошептала Руфь, еще раз с завистью оглядывая пышное великолепие ее молодого тела.

— И я не сомневаюсь, что Джонатан сам обратит на меня внимание, — заключила Элизабет. — Ты не поможешь застегнуть мне платье?

— С удовольствием, — ответила Руфь, и, встав за ее спиной, принялась нанизывать петли на крючки на прекрасном платье с открытыми плечами. — Я как раз хотела объяснить тебе, что Джонатан никогда не обратит на тебя внимания в том смысле, на который ты втайне надеешься и рассчитываешь.

— Ты так думаешь? — быстро проговорила Элизабет, вздернув тонкую бровь.

— Я в этом убеждена, — заверила ее невестка. — Я знаю Джонатана всю свою жизнь. В шесть лет мы вместе пошли в одну школу. Я прекрасно знала обеих его жен, он отлично знает моих мужей — и первого, и второго. Он мой лучший друг — может, он даже заменял мне брата. — Она с трудом удержалась от обидного признания: Джонатан при этом ни разу не взглянул на нее как на женщину. — Я хочу уберечь тебя от разочарования.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — сказала Элизабет. — Ты хочешь доказать мне, что я ужасно испорчена и настолько привыкла потакать себе, что не способна поверить в безнадежность своих притязаний на Джонатана.

— Именно так, — согласилась Руфь.

— Возможно, ты и права, — заметила Элизабет. — Я не поручусь за то, что смогу быть непредвзятым судьей в этом деле. Я не настолько бесстрастна. Смейся, если хочешь, только я уже очень давно люблю его.

— Уверяю тебя, я и не думаю смеяться, — вполне искренне ответила Руфь. — В него очень просто влюбиться.

Девушка бросила на нее испытующий взгляд, и в голове у нее сверкнуло и тут же погасло подозрение. Она вспомнила, как предана Руфь Чарльзу.

— Я знаю цену разочарованиям и готова, если это будет необходимо, достойно встретить неудачу. Я говорю с такой самоуверенностью лишь затем, чтобы не пасть духом, но, между нами говоря, Руфь, я смертельно боюсь, что Джонатан просто никогда не узнает о моем существовании и найдет себе другую жену.

— И это с твоей стороны очень мудро. Слишком малы твои шансы на успех.

— Я сделаю все, что в моих силах, но, кроме этого, еще буду верить в удачу, в удивительное стечение обстоятельств, в нечто такое, что, соединив однажды мужчину и женщину, связывает их навеки. Ты можешь сказать мне, что это такое?

Руфь покачала головой и встала со стула.

— Честно отвечу тебе: я не знаю, что это такое, — сказала она, не в силах удержаться от мысли, что именно этого иллюзорного качества, как его ни назови, явно недоставало в их отношениях с Чарльзом. Уходя, она повернулась к Элизабет и добавила: — Спасибо тебе, дорогая… что ты не попрекнула меня моей грубостью.