Восточней Востока - [44]

Я был во Вьетнаме в разгар войны, видел разрушенные школы и больницы, и у меня есть особые основания с одобрением относиться к акту сожжения повесток, требующему несомненного мужества.

Я понимаю, что известного мужества требует, вероятно, и воспроизведение этого акта на сцене в условиях современной Японии, где силы, поддерживающие возрождение милитаризма, достаточно активны и не слишком разборчивы в средствах для утверждения своих взглядов.

Но что-то мешает мне до конца серьезно отнестись к спектаклю «Волосы» и «идеям» хиппи.

Почему-то, может быть по старомодности, мне кажется, что неистовый пляс, в ходе которого участники в порыве экстаза спускаются в зал, прихватывают кое-кого из зрителей и увлекают в свой канкан, — не лучшее, если не сказать кощунственное средство для выражения протеста против сожжения напалмом целых деревень со всеми их обитателями.

Почему-то мне не кажется плодотворной альтернатива: «Не хотим воевать, а хотим танцевать».

Почему-то и длинные волосы, и грязные штаны, и бусы в три нитки на кадыкастых мужских шеях не умиляют меня, даже если мне сто раз скажут, что они означают неистовый протест против фальши буржуазного общества. Мне почему-то всегда казалось, что преувеличенное внимание к своей внешности (пусть и проявляемое в парадоксальной форме «невнимания» к ней) проистекает в основном от избытка душевной праздности.

Тоскливые вопросы «Кто я?», «Зачем я?», «Куда я иду?» вызывают поначалу сочувствие, но лишь до той поры, пока не начинает слышаться в них некоторое иждивенчество. За всеми вопросами — ни малейшей серьезной попытки найти ответ на них. А мир между тем «серьезен, хоть убей», как сказал один из наших поэтов.

Мне показалось, наконец, что форма «протеста», избираемая длинноволосыми, чрезвычайно устраивает то общество, с фальшью которого они так доблестно борются. Возможно, на первых порах был еще какой-то элемент растерянности перед новым явлением, но сейчас все прекрасно встало на свои места. Хиппи — это шоу, это — театр, пусть и не на сцене, пусть на улице. И не только театр. Помните, как герой Станислава Лема, бесстрашный «звездопроходец» Ион Тихий, знакомится на одной из открытых им планет с учреждением, называемым «бесильня»? Этакая комната с мягкими стенами, куда время от времени заскакивают участники слишком жарких споров, чтобы разрядить избыток нервной энергии и вернуться к столу беседы успокоенными и благостными. Так вот, движение хиппи — тоже своего рода «бесильня» для молодежи. И очень удобно для хозяев жизни, чтобы молодежь подольше продержалась в своем инфантильном состоянии, и к тому времени, когда длинные патлы и экстравагантность одежд будет уже не по возрасту, оказалась бы без сколько-нибудь серьезного мировоззрения за душой, без сколько-нибудь значительных идей. А там, глядишь, выяснится, что нужны, как ни странно, и прочная крыша над головой, и кусок хлеба на каждый день, и в результате сладостной, столь прославляемой любви на свет появляются, как это ни удивительно, дети, перед которыми волей-неволей приходится нести некоторую ответственность, — и тут уж недавнего «бунтаря» бери голыми руками. Хорошо еще, если из него получается просто благонамеренный и безобидный гражданин общества, с улыбкой вспоминающий безумства юности, — бывает, что вчерашние «радикалы духа» оказываются на жаловании у самых что ни на есть правых сил и организаций.

Во всем этом одно серьезно: коли понадобилась «бесильня», значит, что-то вообще с молодежью происходит. Коли понадобился клапан для выпуска пара, значит, есть пар.

И не случайно одна из острейших проблем сегодняшней Японии — студенческое движение.

Оно имеет большие и давние традиции. Один из «пиков» его был в 1960 году, он сопутствовал заключению американо-японского «договора безопасности». Следующую вспышку, с которой мне довелось столкнуться непосредственно, называют крупнейшим кризисом национальной системы высшего образования за девяносто лет ее существования. Выясняя «родословную» событий, многие истолкователи выходят далеко за национальные рамки, отмечая не без оснований тот живейший отклик, который вызвали в Японии события мая 1968 года во Франции и последующие выступления молодежи в США. Осенью того же, 1968 года и весной следующего резко обострилась ситуация в университетах Японии. Первоначальным толчком послужили внутренние проблемы высшего образования, появился лозунг «Университеты для властей должны стать университетами для народа», но очень скоро сфера конфликта расширилась. Особую остроту приобрел вопрос о праве служащих так называемых сил самообороны держать вступительные экзамены. Студенты заявляли, что это приведет в дальнейшем к сотрудничеству университетской науки с милитаристскими кругами, к участию в военных исследованиях. «Достаточно того, что наши университеты тесно связаны с монополиями!» — иронически писали студенческие газеты. Вспыхнув, движение не могло остаться в стороне от таких коренных проблем, как война во Вьетнаме, военный союз с Соединенными Штатами, возврат Окинавы. Появились баррикады. Разразилась знаменитая «битва при Ясуда» — так окрестили журналисты конфликт между студентами и полицией в аудитории Ясуда Токийского университета, Короткое время просуществовала «свободная территория», провозглашенная студентами в квартале Суруга-дан университетского района Канда…