Восточней Востока - [43]
Это здесь, в Синдзюку, табличка, обозначавшая привокзальную площадь, была однажды сменена: удивленные прохожие, привыкшие к тому, что улицы в Токио, как правило, названий не имеют, прочли вместо слова «площадь» слово «улица». Невинная на первый взгляд замена имела глубокий смысл: по закону об общественном порядке на площадях митинговать можно, а на улицах — нет, чтобы не мешать движению. А как раз площадь при станции Синдзюку молодежь избрала для своих встреч: по субботам здесь собирались многотысячными толпами, раздавали студенческие газеты, пели, после чего утренние пешеходы отмечали про себя, что, как и следовало ожидать, полицейская будка снова оказалась без стекол.
Очень разный народ собирается у многочисленных выходов станции Синдзюку. Одно время, в предвечерние часы, там можно было видеть юношей с указками, что-то объясняющих возле огромных установленных на штативах блокнотов с черными и красными письменами. И если, допустим, один из них вполне определенно высказывался против продления «договора безопасности» с Соединенными Штатами Америки, то другой, нервно переворачивая страницы блокнота, втолковывал немногочисленным слушателям:
— Социализм и коммунизм — ошибка человечества. Я, например, тоже верил…
Так начинается демонстрация…
Площадку возле одного из станционных выходов облюбовали токийские хиппи. Длинноволосые, грязные и, в общем, малоинтересные. Может быть потому, что о них уже слишком много написано, и каждый живой хиппи воспринимается теперь как иллюстрация к опубликованным уже очеркам и репортажам, причем в очерке и репортаже, за счет концентрации материала и талантливой публицистической «подсветки» все это выглядит гораздо интереснее, чем на самом деле. Единственное, что я увидел нового в облике токийских хиппи, — это полиэтиленовые мешки с какими-то жидкими лаками и красками. Сунув физиономию в такой мешок, проповедник всеобщей любви быстро погружается в наркотический дурман и засыпает на тротуаре, вызывая жалостливый ужас бледностью бескровного лица. Мне рассказывали, правда, что некоторые хиппи способствовали бегству нескольких американских солдат, которых должны были отправить с военных баз в Японии на вьетнамский фронт, — через какое-то время эти солдаты объявились в одной из европейских стран. Это уже нечто серьезное. Но в целом хиппи серьезного отношения к себе как-то не вызывали.
В один из последних дней моего пребывания в Японии мне крупно повезло: посчастливилось увидеть спектакль «Hair», в переводе «Волосы», выражающий, как я понял, самую сущность мировоззрения хиппи. Вскоре после возвращения я прочел в «Правде» американские заметки Константина Симонова: в Соединенных Штатах он тоже видел «Волосы» и, отметив некоторые непривычные элементы формы спектакля, отнесся к нему в целом вполне одобрительно. Спектакль, который я видел в Токио, был поставлен тем же режиссером — Костели, все роли в нем исполняли «настоящие» хиппи. Из многих сотен хиппи, с готовностью явившихся на призывный клич, постановщик выбрал десятка три самых талантливых и длинноволосых. На последнее обстоятельство обращалось внимание: по ходу действия участникам спектакля приходится столько отплясывать и в таком несусветном темпе, что никакой парик на голове, безусловно, не удержался бы.
Билеты на «Волосы» дороги и добываются по знакомству. Входящего в зал встречают, как и следовало ожидать, плакаты, расклеенные по стенам: «Мир», «Любовь», «Цветы», «Красота», «Солнце». И спектакль начинается с поклонения восходящему солнцу: распростерши, подобно язычникам, руки, хиппи склоняют свои косматые головы перед светилом.
Фабула спектакля несложна: получив призывные повестки, группа хиппи отказывается идти на войну во Вьетнам, а повестки сжигает. Главный герой Клод, убоявшийся последовать их примеру, отправляется на войну и гибнет. Хиппи оплакивают его. Все это сопровождается большим количеством танцев и песен. Вот в качестве примера одна из них:
При всей странности безусловно «что-то есть» в этом языческом восторженном самовосхвалении молодой плоти, радующейся существованию своему и стихийно протестующей против преждевременной смерти, против уничтожения, слепого и бессмысленного!
А вот иная песня — песня Клода, главного героя:
Все эти жалобы вызывают безусловно сочувствие, можно было бы и поплакать вместе, если бы музыка не была столь шумной.
