Восточней Востока - [40]

Старинная земляная стена на заднем плане играет важную роль в нашем созерцании, поскольку завораживающий эффект сада подчеркивается красотой, которую придало земляной стене время».

Не знаю, как там насчет идеи бога и учения «Дзэн», но когда воображению дан толчок — действительно начинаешь себя чувствовать то на корабле посреди океана, то в заоблачных высях.

Утонченное, я бы сказал изощренное, восприятие прекрасного — давняя, веками выпестованная традиция.

Уважительное отношение к старине — качество, которому стоит поучиться.

Но уважительность и идеализация — разные вещи, и в Японии многие понимают это. Нельзя забывать, что в средневековой (да и не только в средневековой) Японии утонченности нередко сопутствовала жестокость.

Помню исторический фильм, виденный в Токио, фильм, цветовую доминанту которого составляли яркие, изумительной расцветки кимоно придворных красавиц. И помню, как эти самые красавицы, объединенные общей ревностью, огнем выжигали одной из своих товарок родинку, благосклонно запримеченную властителем.

А в замке города Кокура (ныне вошедшего вместе с четырьмя другими городами в состав нового большого города Кита-Кюсю) мне показали очень старинный, очень красивый, очень изящный сосуд для головы врага. С двумя дырочками в дне. Чтобы стекала кровь.

Приходят и уходят властители, а старинный гончарный круг все крутится и крутится, и руки перепачканы глиной, и возникает из бесформицы, из небытия, растет, вытягивается кувшин.

Незабываем город Киото! Здесь храмы, парки, здесь поныне живы традиции древних народных ремесел.

Миягава, хозяин мастерской, поначалу и внимания почти не обратил на гостей — только поклонился молча и снова сел перед своим кругом: у меня, мол, не музей, мне работать надо, если интересно — смотрите.

На полках проходили первую просушку чайники, пиалы с процарапанным узором, чашки в форме бамбуковых срезов. Только что «родилась» изящная чашка для чайной церемонии, и хозяин наконец вытер руки о фартук. В стороне за невысоким столиком парень покрывал глазурью небольшой сосуд — как выяснилось, предназначенный для варки грибов в японской водке сакэ: строгая дифференциация посуды по назначению очень характерна для японского домашнего хозяйства.

— Сын, — кивнул в сторону парня Миягава, угадав мой вопрос. — В нашей семье четырнадцать поколений занимаются этим ремеслом. Старший сын — уже зрелый мастер, его работы демонстрировались на выставке в Токио.

Кроме «серийной» посуды — впрочем, понятие серийности здесь весьма относительно, ибо любая вещь ручной работы в чем-то неповторима, — Миягава создает и произведения уникальные. Вот недавняя работа— чашка «Четыре времени года». Рассматривая ее, можно видеть, как весна переходит в лето, лето — в осень, осень — в зиму, зима — снова в весну, и так до бесконечности.

— Сколько приблизительно может стоить такая чашка? — поинтересовался я.

— В хорошем магазине — семьдесят-восемьдесят тысяч иен, — подумав, ответил Миягава.

— А сколько времени занимает изготовление такой чашки?

— Дней пятнадцать. Из них полтора-два дня — рисунок.

Керамические коробочки — пудреницы, что ли? — в виде птичек. Чашка с бело-золотым узором на сером фоне: заснеженный бамбук в ненастный день. Работа сына.

Прекрасное, древнее, как человек, искусство.

И вечно молодое, как человек.

Я спросил, испытывает ли кустарное керамическое производство какую-либо конкуренцию со стороны массовой и, очевидно, более дешевой фабричной продукции. Нет, сказали мне, во всяком случае, такие мастера, как Миягава, этой конкуренции не ощущают: люди в Японии с детства так воспитаны, что каждый стремится иметь в своем доме помимо обычной, потребительской посуды что-то уникальное. Но, пожалуй, трудности со сбытом в последнее время возросли…

А вот прямо на улице, на стене дома — выставка детских рисунков: лихо замахнулся битой бейсболист, идут друг на друга, выпятив животы и расставив руки, мастера популярной «борьбы толстяков» — «сумо», вниз головой парят в пространстве космонавты. Тут же — образцы каллиграфии, составляющей в Японии самостоятельный жанр искусства. Знаки иероглифической письменности с их сложным начертанием сами по себе очень декоративны, и естественно, что искусство письма — на грани художества. Причем ценится в каллиграфии отнюдь не сухая четкость, а, наоборот, размашистость и свобода. Очень красивым считается, если на каком-то повороте линия вдруг окажется не сплошной, а как бы прерывистой, если станут вдруг видны следы отдельных волосков писчей кисти. Существуют три основных стиля написания иероглифов: кайсё — наиболее простой и удобочитаемый, гсосё, струящиеся строки, — где отдельные знаки сливаются и, наконец, сосё, с трудом поддающиеся чтению, где превалирует чисто декоративная красота. Декоративные надписи в стиле «сосё» часто украшают посуду, ширмы, всякого рода шкатулки и другие бытовые предметы, причем хозяин, даже будучи грамотным человеком, далеко не всегда может сказать, что именно начертано на принадлежащем ему старинном чайнике: по-видимому, какое-то благопожелание…

А что пишут дети в своей каллиграфии, попавшей на выставку? Да самое разное: «Япония», «бейсбол», «гладкое зеркало неподвижной воды» или «дети ветра». Неважно что, важно как. И еще важно: выводя иероглифы, дети знают, что труды их не будут пылиться где-то на шкафу, взрослые отнесутся к ним с достаточной серьезностью.