Восточная политика Александра Македонского - [84]
Стремление Курция представить огромные завоевательные планы Александра уже на раннем этапе его восточных походов понятно, если учесть его желание показать македонского полководца в критическом плане. Но исторически созданная Курцием речь перед воинами накануне второго крупного сражения с персами не может быть оправдана. В самом деле, на чем базировалось категорическое утверждение Александра до битвы при Иссе, что македонянам суждено не только покорить Азию, но и завоевать все остальные народы до Индии? Разве не считалось бы простым бахвальством молодого царя выдвижение такого грандиозного плана, когда врагу было дано только одно сражение, когда вражеская армия еще полностью сохранила свои силы, когда несметные богатства персов оставались еще нетронутыми? Положение изменилось во время осады Тира. Ей предшествовали победоносная для македонян битва при Иссе, поражение персов на Средиземном море, бегство Дария в коренные области своего государства. В этих условиях слова о покорении, т. е. завоевании Персидского государства, имели под собой известное основание[41]. Еще более отчетливо эти слова прозвучат перед битвой у Гавгамел, когда Александр объявит, что в сражении этом воины будут бороться не за Келесирию, Финикию или Египет, как раньше, а за всю Азию; решаться будет, кто должен править [42]. Характерно, что в данном случае у Арриана Александр так же высказывает эти мысли не войску, а своим военачальникам, которые должны ободрить своих подчиненных, подготовить их к решающей битве[43]. У Курция, наоборот, Александр здесь снова выступает перед воинами. Правда, его выступление непосредственно не касается вопроса завоевания Азии. Оно содержит указание об отчаянии персов, о неустройстве. персидского войска и о необходимости сохранить мужество в предстоящем сражении [44]. Обращает на себя внимание явное противоречие в изложении Курция. Перед битвой при Иссе, когда еще ничего по существу не было решено, Александр выдвигает грандиозную программу завоевания мира, а накануне последнего сражения у Гавгамел он утверждает совершенна обратное: македонские воины, пройдя столько земель, оставив позади себя столько рек и гор, должны теперь проложить себе путь на родину к пенатам своею собственной рукой ("...iter patriam et penates manu esse faciendum") [45]. Как бы то ни было, но когда Александр вел переговоры с Дарием, он потребовал лишь господства над Азией, т. е. над государством Ахеменидов. Тогда стояла перед ним только эта цель.
В источниках есть указание о том, что о больших завоевательных планах Александр поставил в известность египетских жрецов в храме Амона и просил у них помощи в их осуществлении. Так, Диодор указывает, что Александр высказал там свои требования иметь "власть над всей землей"[46]. Курций говорит, что египетский жрец, льстя ему, объявил, что он будет "правителем всех земель" [47]. По Юстину, жрец даровал Александру победу "во всех войнах и власть над всеми землями" [48]. Наконец, Плутарх сообщает, что жрец предсказал Александру будущее: "стать владыкой всех людей"[49]. Нетрудно заметить здесь неопределенность суждений. Кроме того, нельзя исключить и такой возможности, что эти предполагаемые переговоры в храме Амона были обнародованы позднее, когда миродержавнические устремления получили более определенное выражение. В связи с этим интересно высказывание Плутарха, который в Египте прочит Александру стать владыкой всех людей, а после битвы при Гавгамелах лишь провозглашает его царем Азии [50]. Кстати, и это утверждение не находит подтверждения в исторической традиции. Поэтому это единственное сообщение не дает права делать определенные выводы. Ф. Шахермейр полагает, что такое провозглашение царем Азии могло последовать только со стороны македонского войскового собрания и поэтому представляло собой акт государственно-правового значения. Вместе с азиатским царством ( Βασίλεἰα τἧς Ασἰας) имелся в виду сан "великого царя" Ахеменидов [51]. Но в действительности такого провозглашения македонским войсковым собранием не состоялось. Это собрание не могло назначить царя Азии законным преемником Ахеменидов, так как это находилось вне его компетенции. Царь Македонии и гегемон Коринфского союза не был совместим в понимании войска с царем Азии. Сам Александр, чтобы не отпугивать македонян, подходил очень осторожно к идее о мировом господстве. Об этом свидетельствуют многие факты. О подобном направлении говорит поведение Александра по отношению к Бессу, который после смерти Дария в 330 г. до н. э. или в начале 329 г. до н. э. действительно провозгласил себя царем Азии, т. е. Ахеменидского государства. Он надел стоячую тиару и персидскую столу великого царя, следовательно, провозгласил себя преемником убитого персидского царя. Когда Бесс попал в руки Александра, последний выступает как мститель за убитого Ахе'менида, а не как преемник того. Бесс был бунтовщиком, но бунтовщиком против последнего персидского царя, а не против Александра. Поэтому ему предусматривалось одно обвинение в неверности Дарию. Согласно этому был приведен в исполнение приговор победителя, а обвиняемый передан брату убитого для расправы с ним по восточным обычаям. Этот факт показывает, насколько Александр ловко маскировал от своих воинов свои миродержавнические притязания. В связи с этим характерен и другой факт. Спустя некоторое время после смерти Дария еще в Парфии Александр перенял перстень с печатью своего предшественника. Но для Европы он запечатывал указы собственным перстнем, а для Азии - перстнем Дария. Это говорит о том, что македонское царство и господство над Азией еще разделялись. То, что подходило для Европы, не подходило для Азии, и наоборот. Наконец, значение имеет тот факт, что вместе с победой над персидским царем Александр не сделал никакой попытки узурпации Ахеменидского царского титула. Он никогда не появлялся как "царь Вавилона". Он никогда не носил титула царя Азии
