Восстаньте из праха - [53]

Бартон вместе с другими рабами копал глубокую траншею; вынутый из ямы грунт предназначался для возведения стены. Это была тяжелая работа, выполняемая с помощью каменных мотыг, которыми они ковыряли почву. Корни трав, переплетаясь, образовывали толстый слой очень прочной субстанции, которую нельзя было перерубить одним ударом. Размельченный грунт и корни накладывали деревянными лопатами в большие бамбуковые носилки. Бригады носильщиков тащили груз на вершину вала, высыпали почву и трамбовали ее; земляная стена становилась все выше и шире.

К ночи рабов загнали обратно в лагерь. Изнуренные люди валились на землю и мгновенно засыпали. Но Таргоф, рыжий израильтянин, подсел к Бартону.

— Прибрежный ветерок донес до меня кое-какие слухи, — сказал он, ухмыльнувшись. — Говорят, что вы со своей командой устроили целое сражение. Я слышал также о том, что вы отказались служить Герингу.

— А слышали ли вы о моей книге, столь печально знаменитой? — спросил Бартон вместо ответа.

Моряк снова ухмыльнулся.

— Никогда не слышал о ней, пока Руах не высказал свои соображения по этому поводу. Но ваши дела говорят сами за себя. Руах слишком чувствителен к подобным вещам. Вы не станете упрекать его, если вспомните, через что он прошел. Но я не думаю, что вы попали бы за эту стену, если бы Руах был прав на ваш счет. Я уверен, что вы — хороший и храбрый человек, и вы нам нужны... Поэтому...

Дни, наполненные тяжелой работой, сменялись ночами, приносившими краткий отдых. До Бартона дошли слухи о женщинах. Вильфреду и Фатиму забрал Кэмпбел. Логу досталась Туллию. Алису Геринг с неделю подержал у себя, а затем передал одному из своих помощников, некоему Манфреду фон Кройшафту. Говорили, что Геринг негодовал по поводу холодности Алисы и даже собирался отдать ее на потеху своим телохранителям. Но Кройшафт выпросил ее себе.

Бартон был в отчаянии. Он видел ее то в постели Геринга, то — в объятиях Кройшафта, и эти мысли сводили его с ума. Он должен отомстить этим скотам — или умереть. Поздно ночью он тихо выбрался из большой хижины, в которой спал вместе с двумя дюжинами других невольников, прокрался в хижину Тар-гофа и разбудил его.

— Как-то вы выразили уверенность, что я буду на вашей стороне, — прошептал он в ухо рыжему израильтянину. — Собираетесь ли вы посвятить меня в свои планы? Должен предупредить вас, что если вы не сделаете этого немедленно, я начну действовать сам — вместе со своей группой и всеми людьми, которые пожелают к нам присоединиться.

— Руах рассказал мне еще кое-что о вас, — тихо ответил Таргоф. — В его историях не все для меня ясно. Но могут ли евреи доверять человеку, который написал такую книгу? И где гарантии того, что после победы над общим врагом этот человек сам не примется за евреев?

Резкий ответ уже готов был сорваться с губ Бартона, но он сдержался. Помолчав немного, он заговорил, и слова его были спокойны и холодны.

— Прежде всего, мои действия — там, на Земле, скажут вам больше, чем любая из моих книг. Я был другом и покровителем многих евреев, и они испытывали ко мне искреннюю приязнь...

— Подобное утверждение обычно предваряет нападки на евреев, — прервал его моряк.

— Возможно. Однако, если бы даже Руах был прав на мой счет, Ричард Бартон, которого вы видите перед собой, — совсем не тот Бартон, что жил на Земле. Я думаю, каждый человек как-то изменился, попав сюда. Если этого не произошло, то он просто не способен измениться. И тогда ему лучше было бы умереть... Я провел в долине Реки четыреста семьдесят шесть дней и многое узнал за это время. Я не отношу себя к тем, кто неспособен измениться. Я слушал Руаха и Фригейта. Я спорил с ними — часто и жестоко. И я много думал об их словах, хотя не всегда признавался себе в этом.

— Ненависть к еврееям — чувство, врожденное с детства, — сказал Таргоф.— Она впечатывается в нервные клетки, становится безусловным рефлексом. Раздается звонок — и собачка профессора Павлова пускает слюну. Произнесите слово «еврей» — и в клетках нервной системы подымается буря, которая ломает цитадель разума. То же, что происходит со мной, когда я слышу слово «араб». Но у меня есть вполне реальная основа для ненависти к арабам.

— Больше я не буду просить, — спокойно произнес Бартон. — Ситуация такова: либо вы доверяете мне, либо нет. В любом случае, вы знаете, что я собираюсь делать...

— Я верю вам, — сказал Таргоф. — Если вы способны изменяться, то я могу сделать это тоже. Я буду делить с вами кусок хлеба и сражаться рядом в бою. Мне хочется думать, что я не разочаруюсь в вас. Теперь скажите мне: если бы вы планировали восстание, то каким образом лучше всего его осуществить?

Таргоф слушал внимательно. Когда Бартон закончил, он кивнул головой.

— Очень похоже на мой план. Теперь мы должны...

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На следующий день, после завтрака, Геринг прислал стражников за Бартоном и Фригейтом. Таргоф сурово взглянул на Бартона и тот представил себе, какие мысли бродят сейчас в голове у рыжего моряка. Однако деваться было некуда, и Бартон с Фригейтом, сопровождаемые охраной, двинулись к «дворцу» правителя. Геринг сидел у стола в большом дубовом кресле с трубкой во рту. Предложив своим невольным гостям сесть, он подвинул к ним сигареты и вино.