Восстание теней [Восхождение тени] - [6]

— Да и пускай, — легко отмахнулся драматург. — Всё, что угодно, для властительницы всего Южного предела, объявившей, что я наполовину самый обаятельный мужчина в мире.

— Но я не властвую над всем Южным пределом, — Бриони оглянулась на Эразмиуса Джино, который наблюдал за спектаклем с вежливой улыбкой театрала, только прошлым вечером побывавшего на куда лучшем представлении. — И вот почему вы не должны туда возвращаться — пока не должны.

Она повернулась к сианскому аристократу:

— Новости о том, что я здесь, достигнут Южного предела, не так ли?

Тот в ответ пожал плечами.

— Мы не станем держать это в секрете — у нас нет войны с вашим государством, принцесса. В действительности, нам сообщили, что Толли только защищает трон от вашего отца… и, предположительно, от вас.

— Это ложь! Он пытался убить меня!

Джино развёл руками.

— Я уверен, что вы правы, принцесса Бриони. Но это всё… довольно сложно…

— Видите? — девушка вновь повернулась к актёрам. — Вот поэтому вы и должны оставаться здесь, в Тессисе, по крайней мере до тех пор, пока я не буду точнее знать, что делать. Играйте свои пьесы. Но, боюсь, вам придётся поискать новую актрису на роль Зории, — она вновь улыбнулась. — Уверена, найти кого-нибудь получше меня не составит труда…

— Правду сказать, я всегда считал, что ты вполне вписывалась в роль, — сказал Фейвал. — Не настолько, конечно, чтобы все позабыли обо мне — спасибо Зосиму и всем другим богам — но выходило недурно.

— Он прав, — согласился Дован Бёрч. — Ты могла бы стать отличной актрисой однажды, если бы немного поработала над собой.

Великан оглянулся, краснея, на смеющуюся труппу.

Бриони, однако, не засмеялась. От его слов девушку пронзила внезапная острая боль — краткий промельк другой, невозможной, жизни, где всё было иначе, где она могла жить так, как захочет.

— Спасибо, Дован, — принцесса встала. — Не бойтесь — скоро мы найдём вам место, где остановиться. — А тем временем она, Бриони, сможет держать актёров подле себя и обдумать пришедшую ей в голову мысль. — Что ж, прощайте, до следующей встречи.

Пока актёров выводили из комнаты в сопровождении двоих стражников, Хьюни отделился от труппы и вновь подошёл к Бриони.

— Честно признаться, — прошептал он, — в этой роли, дитя, ты нравишься мне больше. Королеву ты играешь весьма убедительно. Продолжай в том же духе — и я предвижу, что в будущем люди станут отзываться о тебе с почтением.

Актёр легко чмокнул её — его поцелуй отдавал вином (да где же он сумел раздобыть вина, находясь под арестом у короля Энандера — удивилась Бриони) — и последовал за остальными.

— Ну, клянусь добрым Сироткой, — произнёс лорд Джино, — всё это было более чем… занимательно. Когда-нибудь вы должны рассказать мне о том, как это — путешествовать с такими вот людьми. Но сейчас вам надлежит присутствовать на спектакле более благородном — представлении по королевскому указу, как их называют.

Бриони поняла не сразу:

— Король?

— Да, ваше высочество. Его августейшее величество, король Сиана, желает вас видеть.

Бриони первой готова была признать, что тронная зала там, в Южном Пределе, могла быть величественной, даже впечатляющей, но никак не внушающей благоговение. Потолок был испещрён старинной резьбой, но её было трудно разглядеть в сумрачном покое — кроме праздничных дней, когда зажигали все свечи сразу. Сам по себе потолок был высок, но только в сравнении с остальными помещениями — во множестве благородных домов в Королевствах Пределов потолки поднимались и выше. А цветные окна, поселившие в воображении маленькой Бриони самое яркое представление о Небесах, уступали даже окнам в главном храме Тригоната в наружной части города, за Врановыми воротами. Тем не менее Бриони всегда полагала, что не может быть большой разницы между её домом и другими королевскими дворцами Эйона. В конце концов, её отец — король, и его отец и отец его отца были королями — и много, много поколений их рода. Конечно же, ни один правитель Сиана, Бренланда или Перикаля не может жить более роскошно, думала она. Но попав в знаменитый Бродхолл, Бриони быстро избавилась от иллюзий. С первого же часа её пленения, когда вагончик, окружённый солдатами, проехал под подъёмной решёткой ворот на территорию дворца, принцесса почувствовала себя глупо: как могла она счесть, что её семья — нечто большее, чем кучка деревенщин, захудалых провинциальных дворянчиков, над которыми они с Барриком так любили потешаться дома? И вот сейчас Бриони сама стояла рядом с Джино в обширной тронной зале, которая не только считалась сердцем всего континента на протяжении многих веков, но и теперь всё ещё оставалась оплотом одного из самых могущественных государств в мире, — и её собственные нелепые притязания застряли, как кость, у неё в горле.

Тронный зал Бродхолла был, прежде всего, просторен, потолок — вдвое выше, чем в главнейшем храме Южного Предела, к тому же с такой прекрасной, удивительно искусной резьбой и росписью, над которой будто целое столетие трудилась вся община фандерлингов. (Как позже узнала Бриони, так оно в точности и было, хотя здесь, в Сиане, низкорослый народ называли калликанами). Сквозь множество сверкающих яркими цветами витражных окон, каждое из которых, казалось, не уступает размерами Воротам василисков — там, в её городе, — просвечивало солнце, так что огромная зала казалась увенчанной радугами; на полу плитками чёрного и белого мрамора был выложен закручивающийся орнамент — замысловатый повторяющийся узор, называемый “Глаз Перина” — и всемирно знаменитый, как не преминул сообщить ей Джино, пока вёл её через залу. Она проследовала за ним мимо исполинского, но пустого трона, отряда закованных в латы рыцарей в голубом, красном и золотом, которые стояли в почётном карауле у высоких стен тронной залы, недвижные и молчаливые, будто статуи.