Восстание среднего класса - [33]

Чего недооценили стратеги Запада, так это разрушительного потенциала подобных движений. Да, построить новый мир они совершенно не в состоянии, но разрушить старый (или, по крайней мере, серьезно осложнить его существование) они способны. Хуже того, именно триумфальное шествие неолиберализма, американизация, сопровождающаяся культурным и материальным обнищанием большинства населения «периферии», создают беспрецедентные возможности для роста нового фундаментализма.

Проблема фундаменталистского протеста в том, что он удивительным образом соединяет в себе демократическое и тоталитарное начала, прогрессивные и реакционные идеи, надежду на социальную справедливость и слепое подчинение «избранной» элите, мечту о свободе и готовность к самому безнадежному холопству.

Подобный протест сопровождал капитализм на всем протяжении его истории. Маркс придумал для него множество издевательских названий – от «казарменного коммунизма» до «феодального социализма». Но на протяжении большей части XX века рабочее движение было настолько сильно, что именно оно оказывалось в центре любого протеста. Фундаменталистское неприятие капитализма, попадая в мощную орбиту политического притяжения левых сил, как бы расщеплялось, разлагалось на составные части. Одни его представители усваивали идеи левых, переосмысливали свой протест в духе «передовой идеологии», другие выступали в качестве сторонников откровенной реакции, для которых именно борьба с левыми становилась важнейшей задачей.

Лишь в 1920-е годы перепуганная мелкая буржуазия смогла консолидироваться вокруг фундаменталистской программы. Причем программа эта оказалась последовательно враждебной левому движению. Итогом была победа фашизма в Италии и Германии.

После краха фашизма левые партии по всему миру оказались еще более притягательными. Однако неолиберальная контрреформация изменила правила игры. Левые силы пришли в упадок, рабочее движение терпело одну неудачу за другой, любые идеи, связанные с социалистическими преобразованиями, оказались скомпрометированы. В итоге фундаменталистский протест снова стал привлекательной альтернативой. Тем более что теперь этот протест мог проявить себя во множестве разных форм – от банд скинхедов в Западной Европе до ваххабитского ислама в Центральной Азии. Точно так же разнообразным оказался и социально-идеологический «замес» подобных движений. Они сами по себе образовали целый политический спектр: от откровенно реакционных, фашистских, погромных групп до ностальгически-коммунистических, использующих левую риторику, а порой открытых для диалога с демократическими силами.

К счастью, бунт маргиналов, принявший вид фундаменталистского протеста, оказался не единственной формой сопротивления. К концу 90-х вновь материализуется пресловутый «призрак коммунизма». Причем происходит это преимущественно на периферии.

На протяжении трех десятилетий западные корпорации систематически смещали промышленное производство все дальше на юг, отодвигая его от жизненных центров системы. Результатом оказалось появление многомиллионного рабочего класса в «новых индустриальных странах».

В Юго-Восточной Азии, Бразилии и Южной Африке возник пролетариат, вполне соответствующий марксистской теории XIX века. Как и всякий молодой класс, он постепенно осознавал свои возможности, организуясь и выдвигая все более радикальные требования.

Профсоюзы в Южной Корее или Южной Африке молоды и похожи на европейские рабочие организации начала XX века. Это, кстати, не значит, что они непременно являются революционными. Но для них даже реформизм невозможен без повседневной борьбы, солидарности и самоорганизации. Классовая борьба остается повседневным опытом, через который происходит социализация рабочего.

По сравнению с Западной Европой это вроде бы «повторение пройденного». Но если в одну реку удается войти дважды, значит, это не совсем та же река. Потребовалось несколько поколений, чтобы европейская буржуазия ценой социальных уступок и компромиссов смогла «приручить» рабочее движение. Теперь же на горизонте появилась новая многомиллионная масса, у которой просто нет иного выбора, кроме решительной борьбы за свои права. Хуже того, система на сей раз не располагала ресурсами и стратегией, чтобы обеспечить аналогичное «приручение». На протяжении XX века западный капитал использовал эксплуатацию «отсталых» стран, чтобы решать социальные проблемы в «передовых». Но как быть, когда те же проблемы возникли на «периферии»?

Стратегия параллельной индустриализации «третьего мира» и деиндустриализации Запада должна была сократить издержки на «приручение» традиционного пролетариата. Возвращение к политике «социального компромисса» в новых условиях требовало как раз увеличения издержек, причем в немыслимых ранее масштабах. К тому же западный рабочий, о котором правящие элиты уже почти готовы были удовлетворенно забыть, вновь напомнил о себе. Говорят, что побежденные армии хорошо учатся. Поражения 1980-х и 1990-х годов создали ситуацию, когда рабочее движение Запада начало испытывать острую потребность в новых идеях и организационных формах. Оно должно было радикализироваться или окончательно выродиться. Косная профсоюзная бюрократия стремилась жить по старым правилам, как будто не было поражений предыдущих 20 лет. Но рабочие требовали перемен.