Восстание на Боспоре - [34]

Дядька, сгорбившись и потеряв свой властный вид, покорно побежал вслед за молодежной ратью, которую вел Савмак.

Выйдя за ворота, юноши, как по сигналу, бросили свое случайное оружие и, смеясь, направились в школу.

– Эх, уехать бы отсюда! – говорил товарищам Савмак. – Надоело мне здесь. А быть уборщиком, да еще нужники чистить, – не хочу! За проливом, в стане Пасиона, уже многие наши ребята героями себя показали, награды имеют, добычу взяли. А здесь – золото фракийское черпай, вот тебе и добыча!

Все поддержали его смехом и одобрительными восклицаниями.

Случай получил шумную огласку. Одни оценивали поступок воспитанников как молодецкий. Другие опасливо качали головами. Третьи предлагали засечь насмерть зачинщиков «бунта», как они называли выходку молодежи.

В школу прибыл Аргот, строго взглянул на толпы учеников и уединился с Фалдарном в мрачном помещении, где хранилось оружие.

– Кто зачинщики этого скандала?

– Зачинщик один – Савмак. Он сидит в подвале в цепях. Ждет твоего решения, стратег.

– Ага! А как, по-твоему, чего он заслужил? Говори прямо.

Фалдарн пожал плечами.

– Нарушение воинского повиновения, – начал он, – большой проступок. В походе за него одно наказание – смерть. А здесь – другое дело. Мы сами воспитали в этих юношах воинскую гордость и готовили их к войне с врагами царевыми. И многие уже доблестно воюют в войске Пасиона. Многие и здесь отличились, когда подавляли рабские мятежи. На ребят можно положиться. А что они фракийцев недолюбливают и не захотели их нужники вычищать – то хоть и плохо это, но…

– Что «но»? Говори! – В глазах Аргота мелькнули веселые искры.

– Да то, господин, что для отхожих мест – рабы есть. А воины наши не слуги фракийские. Вот и все.

Аргот хотел рассмеяться, но побледнел и схватился за больной бок. Фалдарн подскочил и с готовностью поддержал его.

– Спасибо, дорогой, мне уже лучше. Проклятая рана не дает мне жить… А пусть приведут этого… Савмака.

Савмак вошел уже без цепей. Раздетый до пояса, в одних шароварах, он выглядел молодым атлетом. Время делало свое дело. Сейчас было бы трудно узнать в плечистом высоком парне с толстой шеей когда-то худого и грязного мальчишку. Плечи его раздались и развернулись, грудь двумя мощными выступами выпятилась вперед, сзади уже не торчали лопатки, скрытые теперь под желваками крепких мышц. Савмак вырос и похорошел. Теперь он свободно одолевал Атамаза в кулачном бою. Дрался он безжалостно, обмотав кулаки сыромятными ремнями.

Он мог бы стать первым в отряде, но никогда не притязал на место вожака и заводилы. Был далек от шалостей и предприятий своих товарищей, смеялся мало, был расположен к задумчивости, любил смотреть на облака и парящих в голубой выси птиц. Они будили в нем грустные воспоминания и беспокойное стремление вперед, далеко-далеко. Его поведение во дворе у фракийцев было неожиданным для него самого. Но эта единодушная вспышка возмущения сразу сблизила всех ее участников. Отношения стали теплее, дружественнее. Те, что ранее осуждали Савмака за безропотность перед начальством, сейчас изменили свое мнение. Даже насмешливый Атамаз подошел к окну его темницы и протянул между железными прутьями руку с куском белого хлеба, намазанного медом.

– На, поешь, – словно смущаясь, предложил он.

– Спасибо, Атамаз, – ответил ему через решетку Савмак, звякая железами, – а я все думал, что ты злишься на меня за ту давнюю драку.

– Всякое было. Зачем вспоминать, – криво усмехнулся Атамаз, скосив хитро глаза. – Все ребята хвалят тебя, что не захотел быть золотарем у вонючих фракийцев. Ешь.

– А мед откуда?..

– Не спрашивай. – И, наклонившись доверительно к окошку, расположенному в уровень с землей, Атамаз прошептал со смехом: – Есть у меня подружка в храме Афродиты Пандемос. Угостила… Хе-хе!.. Мог бы и тебя туда сводить, если пошлют вместе улицы мести, да не придется. – Он вздохнул, глаза его стали серьезными. – Засекут тебя, Савмак, до смерти…

– Пускай! – ответил узник, откусывая хлеб. – А нужники чистить не буду! Не раб я!

Когда с него сняли цепи, он понял, что приближается расплата. Однако мысль о мучениях и смерти не испугала его, но ожесточила, вызвала к жизни того беса упрямства, который сидел в нем. Он предстал перед Арготом и Фалдарном, стиснув зубы, готовый принять жестокую пытку.

– Ты – Савмак? – спросил его бледный мужчина, держась одной рукой за грудь – Тот самый, что когда-то всех обогнал у священного дуба? Трудно поверить. Настоящий воин… А почему ты нарушил закон повиновения?

– Повиновение и внимание – закон! – поднял Савмак глаза. – Воин должен идти на смерть, если прикажут. И я пойду… А нужники фракийские чистить не буду! Хоть убейте меня, не буду! Хочу на войну!

– Так! – Аргот украдкой взглянул на Фалдарна.

Тот посмотрел на парня со скрытым одобрением. Савмак держался смело.

– А рубаха где твоя?

– Сняли… Видно, для того, чтобы не порвать и не запачкать ее, когда меня бить будут.

– Смелая душа у тебя. Фалдарн сумел воспитать из тебя воина. А вот уборщик из тебя, как видно, не вышел.

– Я убирал улицы, то другое дело. А вот нужники…

– Ясно, слышал тебя… Так вот, Савмак, нужники чистить тебя больше не заставят. Но если еще раз проявишь неповиновение – тебя и друзей твоих колесую! Боги слышат!