Воссоздание Святой Руси - [28]
Петр в своей церковной реформе не был капризным выдумщиком. Он исполнял зовы своей эпохи. Мы — восточные христиане и восточные европейцы, как члены единой семьи христианской цивилизации, неизбежно должны были пережить в свой черед переход от теократического средневековья к ново-гуманистической эпохе. И тремя веками позже Запада этот европейский процесс нас захватил и переломал. Средневековая оболочка нормальной «симфонии» и теократии на Руси кончилась уже со времени конфликта патр. Никона с царем Алексеем. Кончилось согласие церкви и государства, как равноправных союзников в достижении единой цели: руководства христианского народа к царству Божию. Государство русское восприняло сначала в неясных тенденциях, а при Петре до революционности резко новую идеологию, так наз., «естественного права» (jus naturale) в отличие от jus divinum. По этой идеологии у государства с в о я, независимая от церкви и неведомая церкви задача. Задача не религиозная, не небесная, а земная, так наз. «общее благо» граждан. Выражаясь языком нам современным: — позитивная, земная культура. Этой тоже единой, но уже наоборот не небесной, а земной цели должно быть подчинено в с е, что существует на данной территории и под данной властью. Власть государства абсолютна. Для особой независимой власти церкви, хотя бы эта власть и была иной, духовной природы, в государстве нет места. Религия, церковь, духовенство — это только специальные функции общего дела граждан во имя «общего блага». Все — слуги одной, отныне уже не религиозной, а светской задачи. Это секуляризация идеала государства, полярно противоположная его прежней теократической цели. Петр Великий сознательно усвоил этот идеал государства и осуществлял его со свойственным ему энтузиазмом и неумолимым деспотизмом.
Символом и формой византийской теократической симфонии двух властей было возглавление единого церковно-государственного организма двумя высокочтимыми фигурами: царя и патриарха. Такое раздвоение пред лицом новой идеи исключительного, абсолютного верховенства государства, должно было быть уничтожено. И Петр осмелился его уничтожить. Увлеченный протестантской системой государственного верховенства над церквами (Staatskircheithocheit), Петр внимательно изучал ее применения в Англии, Голландии и Германии. Затем, вводя систему коллегий в государственном управлении, главным образом по образцу скандинавских стран, Петр и для заведывания церковью и религиозными делами других вер учредил в 1721 г. «Духовную Коллегию», переименованную только по ее открытии, согласно просьбе архиереев и здравому смыслу царя-реформатора, в «Священный Синод». Так явилась новая, небывалая в восточной канонике форма высшего управления одной из поместных церквей. Суть перемены тут не во внешней замене единоглавия многогоглавием, а в уничтожении церковного происхождения этой реформы власти и управления в церкви. Коллегия Синода, члены его, без всякого участия и ведома епископата и всей церкви, просто назначались и увольнялись прямо светской властью, Государем, по представлению его министра («обер-прокурора»), без всякого срока и очереди, когда и как того хотела светская власть. Так прямо и значилось в Основных Законах Российской Империи, что «Верховная Власть в церковном управлении действует посредством Святейшего Синода, „Ею учрежденнаго“». Синод был не церковное, а государственное учреждение, одно из министерств, которое законодательствовало и управляло «По указу Его Императорского Величества». По природе антиканоническая, эта новоизобретенная форма церковного управления церковью, иерархически была задним числом легализована. Восточные патриархи, вероятно, не без приятного удивления, узаконили такую государственно-синодальную форму, испрашиваемую чудаками-русскими. Ведь с XVI века русские усиленно добивались от греков учреждения в Москве патриаршества, а греки всячески этому противились, считая все новые негреческие церкви недостойными патриарших титулов. Теперь же русские собственными руками сняли с себя свою церковную голову.
Двести лет наша церковь прожила под режимом европейски-светского государства. Двести лет она была лишена своей полноправной соборности, выборного начала и вообще всего самоуправления. Двести лет она выносила разнообразные нажимы на ее совесть, иногда почти унижения ее достоинства и терпеливо ждала своего канонического освобождения. Мартиролог ее довольно велик и трогателен. Правда, давление светского государства значительно смягчалось тем, что русские императоры сознавали себя прямыми преемниками византийских и московских царей — защитников и покровителей православия. Церковь любовно поддерживала эту идею и закрепляла ее традиционным священным коронованием. Видимость старой теократии сохранялась, но основными законами империи и строем, и техникой синодальной администрации теократия ничуть не оправдывалась. Церковь, лишенная соборной свободы, была
